|
А освободившись от поводка, собака смогла бы взбежать по лестнице на чердак. Грании удалось найти свисток. Она вернулась в комнату, где мы видели друг друга в последний раз, и удивилась моему отсутствию, потом поднялась на башню, непонятно каким усилием подняла сотрясавшуюся в ее руках раму и выбралась на площадку на крыше дома. После чего свистнула что было сил. А затем вернулась в башню, вымокшая и полная тревоги. Как раз в этот момент она и увидала меня (она мне потом рассказала, что мои волосы сияли, окружая голову светящимся ореолом) — я брела по улице, шагах в пятидесяти от нашего дома — увы, слишком далеко, чтобы докричаться до меня, дать знак свистом или каким-то иным способом. Конечно, Грания пыталась звать меня по имени, пока не возникла опасность того, что ветер подхватит ее и унесет в ревущее море. Свисток действительно помог ей внушить Кухулину все, что от него требовалось. Когда я добралась до подтопленного пакгауза, пес уже был на высоком чердаке, в безопасности. Оттуда он наблюдал, как я стояла внизу, вымокшая, растрепанная и не слишком довольная собой. Я спросила у Кухулина, где его хозяйка, приходила ли она в пакгауз. «А может, — мелькнула у меня мысль, — она осталась в доме?» (Как видите, я почти поняла свою ошибку.) Я требовала ответа от собаки! Как будто пес мог говорить! Но в ответ я услышала лишь треск ломающихся досок причала, напоминавший треск ломающихся костей. Мне надо было забрать собаку и поскорее покинуть склад, пока еще оставалась возможность уйти по суше, которая, правда, все больше напоминала хлябь. Конечно, я могла остаться здесь с Кухулином и надеяться, что пакгауз устоит. Однако его залитый водой пол теперь поблескивал в скудном и сумеречном свете, проникавшем в помещение склада, и никто не мог сказать, что скрывается в этой вспененной, отвратительной жиже. Под напором ветра от стен начали отлетать доски. Пока я стояла в нерешительности, пытаясь подозвать скалящегося сверху Кухулина, вода продолжала прибывать, так что разбитые бочки, ящики, свалившиеся с полок бутылки уже плавали вокруг. Постройка казалась очень ненадежной, и можно было только гадать, какая стихия сокрушит ее в итоге, вода или ветер. — Ко мне! — позвала я Кухулина. Пес не сдвинулся с места. Я попыталась имитировать ирландский акцент его хозяйки. Безрезультатно. Он как будто не слышал меня из-за оглушительного рева бури. Я крикнула погромче. Кухулин продолжал скалиться. Мне пришло в голову, что он плохо меня видит и принимает за вторгшегося на склад чужака, ведь ему иногда поручали охранять склад от грабителей. Я принялась искать лампу. Она висела неподалеку от входа, ее стеклянное чрево было наполнено маслом. Я сняла ее с крюка, вытащила длинную спичку из жестянки, прибитой к содрогавшейся стене, и провела ею по куску наждака — один раз, другой, третий… Лампа зажглась. Я еще регулировала длину горящего фитиля, чтобы получить больше света, когда сделала шаг к лестнице, подняла голову и увидела распластавшуюся в прыжке собаку, летящую сверху прямо на меня. Под тяжестью пса, а также из-за поднявшейся воды и испуга я потеряла равновесие и упала. Правда, падение было мягким — я угодила в короб с опилками и древесными стружками. При этом моя голова сильно ударилась о деревянную стенку. Последнее, что я помню, это Кухулин, с лаем навалившийся на мою грудь, и вид падающей лампы. Она была тяжелая, но летела в сторону стены, вращаясь в воздухе, как брошенный томагавк. Она разбилась, ударившись о стену, и источник света разложился на два компонента: масло и пламя. Не могу сказать, чего именно в первую очередь коснулись языки пламени, какой именно prima materia — соли, серы или ртути. Право, не знаю. Я упала без чувств на кучу легковоспламеняющихся опилок и стружек… Возможно, свою роль сыграла соль, присутствующая в морской воде. |
