|
Лодку разрезали, вынимали из нее ядерный реактор, и списывали в металлолом. Услада для очей американского министра обороны. Его не только пустили на завод, ему там вывесили приветственные лозунги. Правда неизвестные успели ночью написать на лодке «Янки гоу хоум!». Пошёл дождь, каплями, мой, слишком артистичный для охранника здоровый дылда охранник, бывший муниципальный мент Лёшка Разуков взялся снимать нас на фоне далёких заводов и ангаров верфей. Вели мы себя точно как будто подтягивались к статье «Шпионаж». Я сказал своим спутникам об этом, все расхохотались и стали выбираться на дорогу. Дорога соединяла остров с материком, с городом. На острове находились несколько рабочих кварталов, с острова же открывались заводские проходные. Выбравшись на дорогу мы встали на фоне печального низкого Белого моря, спиной к той его части где не было заводских верфей. На фотографии остались кляксы воды на объективе фотоаппарата Разукова. Мы стоим – под ногами рослые чёрные травы, пейзаж такой безрадостный, что я позднее назвал фотографию «Над вечным покоем». Бала глубокая осень 1996 года, бесснежная, медленная и ватная. Меня тогда только что избили ногами в голову неизвестные и Лёшка Разуков был мой первый в жизни охранник. В результате нападения у меня оказались травмированы оба глазных яблока и чувствовал я себя неспокойно, могло начаться отслоение сетчатки. Потому и на Белое море я глядел не доверяя зрению – то ли море слезится, то ли глаза вождя Национал – Большевистской Партии. Мы пошли дальше, тёплый заводской беломорский затхлый ветер пах сероводородом. Гнилые дали, дымки, сырые заросли безлистых невысоких деревьев, и обширные чёрные степи гнилых высоких серых трав. Тоска по глубокому аскетизму, по апостольской стуже нравов охватила меня и я поотстал от товарищей. В таких местах конечно только и вырыть землянку и выходить с ветхим неводом к низким берегам и долго брести в растворе серого моря, прежде чем уронить невод. Сидеть в землянке перед сырыми дровами, – коптить рыбу, думать о Вечном, о Боге в виде худого белотелого мужика. «В душах у вас черви», – как писал протопоп Аввкум. Мы шли к отцу Володи – Анатолию. Художник-любитель и резчик по дереву Анатолий Падерин был на пенсии, а пенсию он получал за то, что несколько десятилетий шлифовал вручную якоря для подводных лодок. Так что Володька – потомственный строитель-мореход. Окончив кораблестроительный институт в Санкт-Петербурге вернулся инженером на родной завод. Нас тепло принимали Володькины родители, кормили, поили, когда стемнело мы откланялись и пошли на берег низкого и плохо видного Белого моря. Разуков, в своих омоновских сапогах, зажёг фонарь и пошёл в море. Белое море было низкое, тёплое, и тихое. Его совсем не было слышно. Если бы не Разуков и его фонарь, Белого моря не было бы и видно. Правда оно чувствовалось в воздухе как сырое и липкое. От поездки на север Разуков проявил фотографии. Мы все выглядели там, над вечным покоем, странными людьми. У нас мягкие лица. Я в чёрной шапочке и в бушлате похож на отставного подводника. Шило и Падерин похожи на обедневших монахов из простолюдинов. Даже Лёшка Разуков не праздничный и как бревно смирный. Природа Белого моря нас ухайдокала. Такое впечатление что вот-вот мы превратимся в финнов. Природу вообще недооценивают, а она – сила. Кого хочешь согнёт в свою сторону. Северное море / Амстердам Когда едешь из Франции в Голландию на поезде, то уже не испытываешь никакого уважения к подвигам вермахта, занимавшего европейские страны в считанные дни, или недели. Там всё так скученно. Всё такое небольшое! Только открыл пиво, а уже противная свежевыкрашенная Бельгия стучит своими французскими станциями. Стук-стук, «Гаага» какая-нибудь, «Брюссель». Успеваешь заметить, что те же интернациональные компании выхваляют свои товары здесь, что и во Франции. |
