|
– Тридцать лет назад, – сказал Тетельман, – вся эта территория была их родной землей. Никто их не трогал. Они ходили, куда хотели, делали, что хотели. А для нас, белых, джунгли были загрязнены и заражены болезнями: мы не претендовали на них. И, конечно, мы были по своему правы. Они действительно загрязнены и заражены болезнями; но в то же время они скрывают то, в чем мы так сейчас нуждаемся: ископаемые, нефть. – Мы уплатили за эту землю, – пальцы Черрика нервно скользили по сколотому краю стакана. – Это все теперь наше. – Уплатили? – Тетельман презрительно усмехнулся. Обезьянка застрекотала у него в ногах, как будто слова Черрика позабавили ее не меньше, чем хозяина. – Нет, вы уплатили за кота в мешке, и теперь вам придется с ним повозиться. Вы уплатили за право вышвырнуть отсюда индейцев, насколько вам это удастся. Вот куда пошли ваши доллары, мистер Локки. Правительство страны ждет не дождется, пока вы – или такие как вы – не избавите его от всех этих племен на субконтиненте. Нет нужды изображать из себя оскорбленную невинность. Я здесь уже слишком долго… Черрик плюнул на голый пол. Слова Тетельмана раздражали его: – А зачем же ты сюда приехал, если ты такой хренов умник? – По той же причине, что и вы, – ответил Тетельман миролюбиво, вглядываясь куда то вдаль, на смутные очертания деревьев, что росли на краю участка земли за складом. Их раскачивали ночные птицы или ветер. – И что же это за причина? – Черрик с трудом сдерживал враждебность. – Жадность, – мягко ответил Тетельман, продолжая рассматривать деревья. Что то быстро прошуршало по низкой деревянной крыше. Обезьянка в ногах Тетельмана прислушалась, наклонив головку. – Я, как и вы, думал, что меня здесь ждет удача. Я дал себе два года. От силы три. Это были лучшие годы за прошедшие двадцать лет. – Он нахмурился; его память вызывала картины прошлого, и все они отдавали горечью. – Джунгли пережуют вас и выплюнут, рано или поздно. – Не меня, – сказал Локки. Тетельман посмотрел на него влажными глазами. – Сожалею, – сказал он очень вежливо. – Дух разрушения носится в воздухе, мистер Локки. Я чую его запах. Он снова отвернулся к окну. Что бы там ни было на крыше, теперь к нему еще что то присоединилось. – Но ведь они не придут сюда? – сказал Черрик. – Они не будут нас преследовать? В вопросе, прозвучавшем почти шепотом, слышались мольба об отрицательном ответе. Как Черрик ни старался, он не мог отогнать видения предыдущего дня. Ему являлся не труп мальчика – его он еще мог попытаться забыть. Но как забыть старика, с его искаженным в солнечном свете лицом и ладонями, поднятыми, как будто он предъявлял какое то клеймо. – Не беспокойся, – ответил Тетельман с ноткой снисходительности. – Иногда некоторые из них наведываются сюда – продать попугая или пару горшков – но я никогда не видел, чтобы они приходили в сколько нибудь значительном числе. Они этого не любят. Ведь для них здесь цивилизация, а она их пугает. Кроме том, они не стали бы обижать моих гостей. Я нужен им. – Нужен? – спросил Локки. – Кому нужен этот хлам вместо человека? – Они употребляют наши лекарства. Дэнси их снабжает. И одеяла, время от времени. Я же говорил, они не так глупы. Рядом послышалось завывание Стампфа. За ними последовали утешения Дэнси, пытающегося унять панику, ему это плохо удавалось. – Ваш друг совсем плох, – сказал Тетельман. – Он мне не друг, – ответил Локки. – Она гниет, – пробормотал Тетельман, больше для себя. – Кто? – Душа. – Слово было чудовищно неуместным на мокрых от виски губах Тетельмана. – Она – как фрукт, видите ли. |
