|
– Она – как фрукт, видите ли. Гниет. Каким то образом крики Стампфа воплотились в образы. Это не было страдание здорового существа: сама гниль вопила. Скорее, чтобы отвлечь внимание от производимого немцем шума, чем из интереса, Черрик спросил: – Что они дают тебе в обмен на лекарства и одеяла? Женщин? Этот поворот мысли явно позабавил Тетельмана: он рассмеялся, сверкнув золотыми коронками. – У меня нет надобности в женщинах, – сказал он. – Я слишком много лет страдал сифилисом. Он щелкнул пальцами, и обезьянка вновь вскарабкалась ему на колени. – Ведь душа – не единственное, что гниет. – Ну, хорошо. Так что же ты получаешь от них взамен? – спросил Локки. – Поделки, – сказал Тетельман. – Чашки, кувшины, циновки. Их у меня скупают американцы, и продают потом в Манхэттене. Сейчас все хотят приобрести что нибудь от вымирающего племени. – Вымирающего? – переспросил Локки. Слово звучало для него соблазнительно, как слово жизнь. – Да, конечно, – сказал Тетельман. – Они все равно исчезнут. Если вы их не уничтожите, они это сделают сами. – Самоубийство? – спросил Локки. – В своем роде. Они просто падают духом. Я видел это полдюжины раз. Племя теряет свою землю, и с ней утрачивает вкус к жизни. Они перестают заботиться о самих себе. Женщины становятся бесплодны, юноши принимаются пить, старики просто морят себя голодом. Через год другой племени как не бывало. Локки опрокинул стакан, приветствуя про себя фатальную мудрость этих людей. Они знали, когда умирать. Мысль об их стремлении к смерти освободила его от последних угрызений совести. Чем теперь считать ружье в своей руке, как не инструментом эволюции? * * * На четвертый день их пребывания на фактории лихорадка Стампфа пошла на убыль, к немалому удивлению Дэнси. – Худшее позади, – объявил он. – Дайте ему еще пару дней отдохнуть – и можете снова заниматься своими делами. – Что вы собираетесь делать? – поинтересовался Тетельман. Локки, стоя на веранде, смотрел на дождь. Водяные струи лились из облаков, которые нависали так низко, что касались верхушек деревьев. Потом ливень прекратился так же внезапно, и джунгли вновь задымились, расправили ветви и буйно пошли в рост. – Не знаю, что мы будем делать, – сказал Локки. – Наверное, возьмем подмогу и вернемся обратно. – Ну что ж, тоже дело, – ответил Тетельман. Черрик, сидя возле двери, откуда шла хоть какая нибудь прохлада, взял стакан, который он редко выпускал из рук за последние дни, и снова его наполнил. – Никаких ружей, – сказал он. Он не притрагивался к ружью с тех пор, как они прибыли на факторию; он вообще ни к чему не притрагивался, за исключением бутылки и кровати. Ему казалось, что с него постоянно сползает кожа. – Ружья не нужны, – проворковал Тетельман. Его слова повисли в воздухе как невыполненное обещание. – Избавиться от них без ружей? – удивился Локки. – Если ты предлагаешь ждать, пока они вымрут сами по себе, то я не такой терпеливый. – Нет, – сказал Тетельман. – Все можно сделать быстрее. – Но как? Тетельман томно посмотрел на него. – Они – источник моего существования, – сказал он, – или, во всяком случае, его часть. Помочь вам – и я окажусь банкротом. Он не только выглядит, как старая шлюха, подумал Локки, он и думает так же. – Так чего же ты хочешь взамен за свое хитроумие? – Часть того, что вы найдете на этой земле, – ответил Тетельман. Локки покивал головой. – Что нам терять, Черрик? Возьмем его в долю? Черрик пожал плечами. |
