Сквозь стеклянную перегородку она наблюдала, как Руслан осматривает деда. Он всегда был внимателен и доброжелателен с больными, независимо от того, мог ли с них что то получить.

Дед, несмотря на жестокие боли в животе, держался мужественно, находил в себе силы не только четко отвечать на вопросы, но и улыбаться профессору. И Миле остро захотелось, чтобы он поправился, чтобы они сумели ему помочь…

– Слава богу, явился днем, – заметил ответственный, радуясь, что есть на кого переложить свою ответственность, – а не в три часа ночи, как это обычно делается.

Мила кивнула:

– Да, обычно они неделю сидят дома, надеясь на чудо, и только среди ночи до них доходит, что чуда не произойдет и надо принимать срочные меры по спасению собственной жизни.

– Не понимая при этом, – подхватил ответственный, – что кое какие чудеса на свете все же происходят, и ровно в полночь голова дежурного врача превращается в тыкву.

Мила собиралась развить тему подлых старушек, которые нарочно являются в три часа ночи. В это время шансов прорваться в больницу у них неизмеримо больше, ибо доктору проще за десять минут оформить историю, чем до утра доказывать, что в госпитализации они не нуждаются. Но тут от больного вышел Руслан.

– У меня представление сложилось, – сказал он, занимая председательское место в ординаторской. – Можно было бы устроить показательный разбор, но время дорого, не стоит тратить его на разглагольствования, верно?

Все закивали, студенты – особенно оживленно. В свои годы учебы Мила тоже ненавидела бесконечную тягомотину, называемую профессорским разбором больных.

– Запишите мой обход, диагноз – мезентериальный тромбоз , и готовьте больного к операции.

– Вы уверены? – спросил один из докторов.

– Насколько врачу вообще можно быть уверенным. Если бы вы внимательно относились к сбору анамнеза и клиническому осмотру, вы разделяли бы мое мнение. Студенты, говорю специально для вас, запомните: клиника – это все. Особенно в экстренной хирургии. Мы слишком многое передоверяем инструментальным методам диагностики, а все многообразие симптомов пытаемся впихнуть в стандарты, будто готовим фигурное печенье – формочкой вырезаем из теста фигурку, остальное долой. Больной предъявил одну ключевую жалобу, от которой вы отмахнулись, даже не записав ее в историю. Он отметил, что стул у него какого то странного цвета. Уж не из за пропотевания ли крови в просвет кишки?

Все снова закивали, а Мила вздохнула. Руслан останется оперировать, значит, придется остаться и ей, несмотря на то, что рабочий день окончился.

Как только Волчеткин встал из за стола, все молодые доктора немедленно исчезли. Они остались втроем с ответственным, да реаниматолог.

– Хотите, Руслан Романович, я вам в помощь доцента Побегалова пришлю? Он сегодня дежурит, – предложил ответственный.

Руслан отмахнулся:

– Да ну его! Он же безрукий, как Венера Милосская! Мы с Милой прекрасно вдвоем справимся.

Маска непризнанного гения прилипла к доценту Побегалову, наверное, с детства. Во всяком случае, когда Мила пришла на кафедру, он был еще совсем молодым сотрудником, но уже тогда скорбел, что мир слишком примитивен для такого совершенства, как он.

Репутацию интеллектуала он снискал в основном тем, что отчетливо произносил два «л» в этом слове, да еще цитированием некоторого количества научных статей. Впрочем, впечатление он производил только на свежего человека, коллеги же вскоре поняли, что мозг его подобен скорее грампластинке, чем флешке: можно бесконечно проигрывать имеющуюся там информацию, но записать новую – нельзя.