Спустя час они все еще читали, но теперь голова Хейзел лежала на животе Ноа, а он перебирал пальцами ее волосы. В каюте царил полумрак, ее освещали лишь несколько маленьких ламп и серый свет из окна. Кожа стала липкой от соленого воздуха и… кое-чего еще, а волосы спутались, но Хейзел не могла вспомнить, когда в последний раз ощущала себя настолько довольной.

— Не может быть, — пробормотал Ноа, и она подавила улыбку. Он делал так весь день. То и дело восклицал от удивления или радости, пока читал. Это было почти так же сексуально, как и все, что он вытворял с ней, прежде чем они взялись за чтение.

— Что?! Не может быть.

Хейзел захихикала.

— Извини. Я тебе мешаю? — спросил он.

Хейзел повернулась на бок, чтобы посмотреть на него. На нем были только белая майка и боксеры, непослушные волосы топорщились с одной стороны. Татуировки Ноа двигались и танцевали на коже, когда он потянулся отложить книгу.

— Не мешаешь. Мне нравится.

Он улыбнулся, и внезапно в каюте стало светло.

— Мне тоже.

— Кажется, это мой любимый день.

Ноа тоже повернулся на бок и приблизился к ее лицу.

— Из всех приключений ВЕЛЕХЕНО это твое любимое? — спросил он с улыбкой. — То, во время которого мы чуть не погибли?

— Чуть не погибли? Ты сказал, что у тебя все под контролем!

Ноа рассмеялся:

— Да шучу! У меня абсолютно точно все было под контролем.

Хейзел нахмурилась, и он поцеловал ее в нос. В это мгновение она легко смогла это представить. Представить множество дней, похожих на этот. Ну, может, только без такого количества смертельно опасных моментов. Дней, когда они вместе отправляются в небольшое путешествие, а вечером читают в постели. И это было настолько прекрасно, что становилось больно.

— Нет, я имела в виду, что это мой любимый день из всех.

Она неотрывно смотрела Ноа в глаза и увидела, как его улыбка уступила место серьезности. Живот свело от страха гораздо сильнее, чем во время шторма.

Он смахнул прядь волос с ее лица:

— И мой.

Его голос прозвучал низко и хрипло, словно эти два слова значили намного больше, чем показалось на слух. Будто он мог иметь в виду: «И мой, ты тоже мой любимый человек. И мой, все любимые дни я тоже провел с тобой».

— И мой, — повторила она, на самом деле желая сказать: «Я тоже хочу продолжать быть с тобой. Хочу большего, чем беззаботное веселье. Я хочу всего, что возможно».

Ноа наклонился и поцеловал ее в губы.

И Хейзел надеялась, это значило, что он тоже хотел с ней всего.

— Я должен кое-что тебе сказать, — начал он, и от волнения сердце Хейзел забилось чаще. Вот оно. Тот самый момент.

— Хорошо, — выдохнула она.

Наконец-то они признаются во всем вслух. Она расскажет Ноа о своих истинных чувствах, а он ей о своих. Больше никаких догадок. Никаких сомнений. У них будет все по-настоящему. Легкое развлечение стало ее утомлять. Хейзел готова перейти к серьезному удовольствию.

— Я уеду на некоторое время.

— Уедешь?

Что? Нет, не может быть. Уедет? Ноа должен был сказать ей вовсе не это. Не может этого быть. Она все не так поняла.

— Домой. Чтобы… помочь.

— Ох.

Домой. Ноа уедет домой. Он уедет так же внезапно, как и приехал. Все надежды Хейзел на вечность унесло в море. Все слова, что она собиралась ему сказать, изменились сами собой, признания в любви быстро отступили в безопасные пределы ее сердца. Она явно все неправильно поняла.

— После твоего дня рождения, — Ноа говорил, не сводя с нее глаз, ожидая реакции.