— Княгиня! Запомните, я не потерплю беспорядка и в нашем государстве, и в моем дворце. Отдавать и отменять приказы будут только специально на то назначенные люди. И — никто кроме!

— Ваше величество, мне кажется, обстоятельства сегодняшнего дня менее всего похожи на повседневные условия жизни. Они исключительные, и мое желание обезопасить дворец и вашу священную особу за счет хорошо отдохнувших солдат не может служить основанием для упреков в мой адрес.

— Вы продолжаете спорить, княгиня! Каковы бы ни были ваши заслуги во всем происшедшем, они не оправдают вашего объяснения при солдатах на французском языке.

— И это из-за него вы начинаете первый день своего царствования, ваше императорское величество, с выговора той, которая, не задумываясь, готова была рисковать за вас своей безопасностью?

— Вас бесполезно пытаться переспорить! Надеюсь, дома вы, подумав, сами поймете недопустимость своего проступка. А пока переменим тему разговора. Я хочу наградить вас орденом Екатерины, как вы того заслужили. Мелкие раздоры не могут служить основанием для попрания истины. Подойдите ко мне, дитя мое!

— Ваше императорское величество, я должна была бы коленопреклонно принять награду, но я умоляю вас — избавьте меня от нее.

— Вы что, княгиня, отказываетесь принять орден? Но это уже слишком!

— Выслушайте меня, государыня, пожалуйста, выслушайте. Я не хочу, чтобы кто-то заподозрил меня в корыстных соображениях, ради которых я могла бы действовать в пользу вашего императорского величества. Вы сами знаете, насколько подобное подозрение было бы для меня оскорбительно и несправедливо. Орден представляет отличную награду, но усилия, которые я сумела принести на алтарь любви и уважения к вашему величеству, именно потому, что мною двигало самое чистое чувство, не имеют цены. Они не покупаются и не вознаграждаются. Их можно только или заслужить, или потерять. Пусть со стороны это выглядит проявлением необузданной гордости, но я и в самом деле горда каждой малостью, которой могла оказаться полезной великой Екатерине.

— Вы растрогали меня, дитя мое! Но и поставили в затруднительное положение. Наш мир так устроен, что любое проявление дружбы или добрых чувств со стороны монарха должно находить материальный эквивалент. Вы нарушаете установившийся веками порядок. Мне остается только вас поцеловать и попросить о такой же чистой и верной дружбе на будущее.

— Она вряд ли будет теперь вам необходима, государыня.

— В такой мере, как прежде, вы правы, может быть, и нет. Монарх обречен на одиночество — оно дарует ему ту отстраненность, которая позволяет крепко держать в руке весы Фемиды. Но я остаюсь при этом человеком, княгиня, и как человек я буду по-прежнему нуждаться в вашей дружбе и преданности. И кстати, дитя мое, поручик, которому поручено вернуть в Петербург вашего мужа, уже в пути. Вам же остается немедленно собраться и переехать в приготовленные для вас во дворце покои. Вы должны жить под одной крышей с вашей императрицей. Вы видите, как я умею прощать вам даже ваше неуместное упрямство.

— А мне остается, государыня, снова его проявить. Я прошу о снисхождении и возможности дождаться возвращения князь Михайлы. Это он должен распорядиться о размещении в предоставленных нам вашей милостью покоях. Мне не хочется даже думать, что мои вкусы не совпадут с его желаниями и привычками.

— О, вы умеете быть образцовой супругой, дитя мое. Думаю, любому мужчине остается только завидовать вашему супругу. Не скрою, меня удивил ваш отказ от наград. Фельдмаршал Разумовский и князь Волконский не замедлили выразить свои пожелания в отношении денег и поместий. Вы же стали хлопотать о деле генерала Леонтьева, брата вашей свекрови. Кстати сказать, деле и без моего вмешательства совершенно выигрышном.