И он же по пути домой подал ей мысль, которую Эльга поначалу посчитала совершенно безумной.

Второй раз после Месемврии они ночевали в Болгарском царстве, в каком-то тесном и душном гостином дворе. При всем желании хозяин смог всему посольству предоставить только один дом – длинный, глинобитный, весь состоящий из единственного пустого помещения. Не было даже лежанок: устроили постели на полу. Совсем не мраморные покои «у Мамы», но всех так воодушевляла мысль – наконец-то едем домой! – что никто не жаловался. Часть отроков несла дозор снаружи, прочее посольство спало вповалку. Эльга сидела на своем постельнике среди сопящего и храпящего царства: тревога не давала ей заснуть. Екало сердце при мысли о Святославе: не сбылось ничего из того, на что надеялся сын, посылая ее за море.

Скрипнула дверь, появился Мистина, проверявший дозоры. Неслышно прошел между спящими и сел рядом с Эльгой.

– Я вот что подумал… – Он знал, какие мысли не дают ей покоя. – Запустим слух, будто Костинтин к тебе сватался.

– Что? – Эльга воззрилась на него в изумлении.

– Это самое.

– Но у Костинтина есть жена!

– Ты ж говорила, что она дольше на троносе сидит, чем ты на свете живешь!

– Ну и что? У христиан коли есть жена, значит, есть, пока жива, другой нельзя.

– А и хрен с ней! – непочтительно ответил Мистина. Эльга поймала себя на чувстве зависти: не став никому из знатных греков духовным сыном, Мистина мог говорить о них, что думал. – Скажем, что царь ее хотел в монастырь отослать, а тебя на ее место взять. Вот и тронос твой пригодится: дескать, он и подарил, что предлагал тебе с собою царствовать.

– Но Костинтин мне долго объяснял, почему царям ромейским нельзя вступать в браки с иноземцами! – смеясь над нелепостью этого замысла, едва выговорила Эльга.

– Бояре этой речи не слышали. Через Уту и девок запустим слух, что будто он сватался, а ты отказала сморчку старому. На дары не польстилась. Мои девки Острягиным и Себенеговым расскажут, да под страшную клятву молчать, будто это тайна несказанная. Поклянитесь, скажут, головой апосто… тьфу! Грекам только дай чьей-нибудь головой поклясться, и я у них подцепил. Словом, назавтра весь Киев будет сию тайну знать и обсуждать. А если меня кто спросит, я рассержусь: да как вы подумать могли, будто наша княгиня за паволоки себя грекам продаст! Устыдятся еще.

– Погоди, но ведь Костинтин меня принимал от купели…

– Не руками же принимал? – возмущенно перебил Мистина.

Раньше он ни разу не спрашивал Эльгу о пережитом в день крещения. Но сейчас ему уж слишком ясно представилась она – с распущенными светлыми волосами, в белой сорочке, облепившей мокрое тело… Однажды он уже видел это. Очень много лет назад…

Эльга могла бы ответить, что из купели она выходила за занавеской, которую держали служанки Елены, а крестный отец ее увидел уже вытертой и одетой в сорочку и паллий, но не стала: пусть помучается.

– Теперь он мне духовный отец, а по закону греческому на духовной дочери нельзя жениться.

– Вот скажем, что под этим предлогом ты и отказала. А он, дескать, обиделся. Потому и даров на втором обеде дал в два с половиной раза меньше, чем на первом.

– Поверят? – с сомнением спросила Эльга.

– Еще как! С костями проглотят. Знаешь же: людей хоть не корми, только дай про чужую любовь посудачить. Наше выслушают, своего с три короба наврут и все перепутают.