В общем, город сдавался на милость только с одним условием: обеспечить безопасность ханской семьи и самому хану Ильхаму.

Я в переговорах практически не участвовал, но после того как все утряслось, выдвинул Ивану несколько своих требований, которые он и удовлетворил. А требования простые: назначить городским воеводой на сутки и дать в подчинение полк ратников.

К полудню отворили ворота, защитники сложили оружие и были заперты в казармах. Русское войско вступило в город.

Я сразу направился к темнице, в которой сидел. Она каким-то чудом уцелела во время взрыва. Туда же притащили Юсуфа, оказавшегося главой какой-то ханской службы дознания. Его безоговорочная выдача была условлена во время переговоров.

Спустился и первым делом прошел к камере, где остался Лука. Но никого там не обнаружил. Калека нашелся в пытошной. Его труп висел на крюке, подвешенный за ребро. Там же валялись истерзанные тела остальных узников, в живых не осталось никого.

– Эх, Лука, Лука, прогадал ты, парень… – тихо вздохнул я, смотря на изувеченное тело калеки, а потом обернулся к стоявшим на коленях охранникам зиндана. – Помните, что я обещал вам?

Татары молчали, не осмеливаясь поднять на меня взгляд.

– Значит, помните, – сделал я вывод и после паузы приказал: – На кол их немедля.

Тюремщиков потащили на выход, они истошно выли, суча ногами и руками, но я уже забыл о них и шагнул к Юсуфу.

– Прочитал мое послание, Юсуф?

– Прочитал… – тихо, но спокойно ответил татарин.

– Готов?

– Готов… – эхом отозвался казанец.

– Повесить его за шею на стене… – коротко приказал я. – Все честно, Юсуф, не обессудь…

– Твоя воля… – Татарин гордо поднял голову. – Но выполни последнюю просьбу: скажи мне, ты – князь Двинский?

– Нет, не князь, граф божьей милостью Жан Шестой Арманьяк… – после секундной паузы ответил я. – А князем Двинским… когда-то был…

И, не оглядываясь, пошел на выход. Вскочил в седло и направился к рыночной площади.

В городе к этому времени началась кровавая резня. Я приказал убивать только тех, у кого найдут рабов, но ратники вошли в раж и уже особо не разбирали, кто попадает под меч. Обычное дело, кровь делает из людей зверей.

А останавливать их у меня не было никакого желания.

Неожиданно совсем рядом раздались крики на русском языке.

– Не дам, не дам!.. – надрывно кричала какая-то женщина. – Что ж вы творите, ироды!.. Не замай, говорю…

Я свернул в распахнутые ворота. В небольшом дворике при богатом доме худая пожилая женщина в драном восточном платье, раскрыв руки, закрывала собой прижавшихся к стене нескольких татарок с детьми. Мужчины уже лежали порубленными в лужах крови.

– Ироды, бога на вас нет… – ожесточенно кричала она, коршуном бросаясь на подступающих с гоготом ратников. – Не дам… – Увидев меня, баба бросилась под ноги коня и взмолилась: – Боярин, молю тебя, не дай сотворить грех…

Я подал знак ратникам остановиться.

– Как тебя зовут?

Женщина запнулась, словно вспоминая, а потом тихо ответила:

– Агафьей звали, боярин.

– Сколько тебе лет?

– Сколько? – озадачилась баба. – Дык… мабуть до трех десятков еще не дожила…

Я про себя зло чертыхнулся – выглядела она минимум на пятьдесят.

– Сколько в рабах?

– Почитай, с малолетства… – еще тише прошептала Агафья.