— Ничего… Все еще будет… хорошо. У меня. А кой кому будет… плохо… И это тоже… будет… хорошо… — сквозь зубы бормотал он, повязывая шейный платок — один из немногих уцелевших петербургских.

Туман за стеклом снова начал медленно, вкрадчиво сгущаться, но Митя мрачно зыркнул, зеркало мгновенно очистилось и замерло, добропорядочно демонстрируя его хмурую физиономию и безупречный узел шейного платка.

— Смотри у меня! — предостерегающе буркнул Митя, сколол платок булавкой с навершием в виде мораниного серпа, повернулся на каблуках и направился вон из комнаты.

— Па-а-адумаешь… — прошелестел у него за спиной, кажется, женский, или скорее девичий голос, но так тихо, что можно решить — показалось. В зеркале мелькнула тень — будто черное крыло взмахнуло, ветерок качнул края тяжелых бархатных портьер, и все стихло.

Глава 2. Греческий завтрак

Митя торопливо сбежал вниз по лестнице и направился к столовой. Обычно он не спешил — последние полтора месяца отношения в семействе Меркуловых были весьма холодны. Но сейчас лихорадочное нетерпение гнало его вперед, заставляя позабыть обо всех семейных неурядицах. На миг замешкался, привычно сожалея, что нет лакея, готового распахнуть дверь — и вряд ли отец когда-нибудь согласится такого лакея завести! Толкнул дверь сам и вошел.

— Отец… Тетушка… Кузина… Ингвар…

— Опаздываешь. — проворчал отец, бросая на Митю хмурый взгляд.

Тетушка Людмила Валерьяновна лишь сильнее поджала и без того узкие губы, а семилетняя Ниночка воинственно нацелилась в его сторону торчащие рожками косички.

Семейство недвусмысленно демонстрировало, что в доме Митя по-прежнему persona non grata. Впрочем, тетушка его не жаловала с первого же дня, как перебралась из Ярославля, и всячески это демонстрировала. Отсутствие поддержки со стороны отца заставило ее притихнуть ненадолго, но потом случился набег варяжских находников-виталийцев на город, а сразу после него — Митин побег. Отец и сын Меркуловы в который раз рассорились, а тетушка воспрянула духом.

Так что теперь единственный, кто покосился на Митю сочувственно был Ингвар, младший брат управляющего. Великие Предки, а ведь еще недавно они с Ингваром на дух друг друга не выносили! Какая горькая ирония!

— Прошу прощения. — Митя старательно растянул губы в принужденной улыбке и уселся рядом с Ингваром.

В столовой воцарилось уже привычное за минувший месяц молчание.

Оставалось утешаться тем, что сам стол улучшился изрядно. Завтрак в доме коллежского советника Аркадия Валерьяновича Меркулова подавали на французский манер — когда все блюда разом выставляются на стол. Митя расправил белую, до хруста накрахмаленную салфетку с вышитым на углу отцовским вензелем и хищно нацелился на главное украшение стола — горделивый омлет. На его роскошном бело-желтом поле нежно золотились поджаристые кружочки картофеля и багровели острые, одуряюще пахнущие колбаски, приправленные анисом. На соседнем блюде кузнецовского фарфора кружевом были выложены ломтики соленой свинины — если поглядеть такой на просвет, все видно, как сквозь папиросную бумагу. На следующем блюде истекал прозрачной слезой острый сыр, пересыпанный зеленью, и дышали свежим жаром тоже чуть зеленоватые кусочки оливкового хлеба.

Рот наполнился голодной слюной — Мите потребовалась вся светская выучка, чтобы переложить себе на тарелку всего пару ломтиков свинины и сыра, подавив непристойное желание навалить всего и побольше.

— Всё же я не знаю… — протянула тетушка, провожая ломтики таким взглядом, будто Митя нагло стащил сыр с ее собственной тарелки. — Не кажется ли тебе, Аркадий, что это слишком остро? И непривычно.