— Нюхом его благородие чует! — проскрипел старый портной.

«Конечно, нюхом, он же Симарглыч!» — с неожиданным для самого себя раздражением подумал Митя.

— Потому мы, со всем уважением, хотели просить вас, — подхватил Карпас, — взяться за специальный розыск, в надежде, что вы спасете репутацию молодой отечественной промышленности.

А у этого господина есть чему поучиться: надо же, как завернул! И сам выглядит борцом за интересы отечества, и Урусов не будет чувствовать, что какие-то купчики его, кровного Симарглыча, нанимают.

— Мы, со своей стороны, конечно, компенсируем, — подхватил Гунькин… и вот это было лишним.

— Увы, ничем не могу помочь. Я несу ответственность за репутацию губернской полиции, а вовсе не промышленности. — скрипнуло кресло, Урусов встал.

У Мити вырвался невольный вздох: так хотелось посмотреть, какими взглядами одаривают остальные неделикатного петербуржца!

— Погодите! Ваше светлость, не торопитесь так! — взмолился тот. — Ежели обидел чем — душевно извиняюсь, не со зла, а все от того же волнения! Убытки-то какие, убытки! И в деньгах, и в репутации! Только на вашу помощь и уповаем! Расследовать — это ж ваше прямое дело, можно сказать, Кровное! А мы за потраченное время заплатим, честь по чести, мощной тряхнем — не поскупимся! Самим вам не надобно, так у вас же эта… рыжая красавица!

Гунькина Митя, конечно же, не видел, но был совершенно уверен, что сейчас господин секретарь Урусову подмигнул.

— Еще и болеет, я так понимаю? Вот найдете наше железо, и свозите ее на воды, да не в Кисловодск, а в Баден-Баден!

Опять наступило молчание, а потом Урусов ошеломленно переспросил:

— Раиску на воды?

— Ну, или ожерелье своей Раисе купите, колечко…

— На хвост?

— Почему на хвост?

— Э-э, господин Гунькин… Раиса — это рысь, — смущенно протянул Альшванг.

— Какая еще… рысь?

Митя отпрянул от двери и прикусил кулак, изо всех сил стараясь не расхохотаться в голос.

И поперхнулся, когда вокруг его щиколотки стремительно обвилось что-то скользкое и сильное, как удав.

Глава 8. Повелитель лоз

Митю в один миг перевернуло вверх ногами и вздернуло к потолку.

Туда… Сюда… Мимо в полумраке медленно проплыла деревянная стенная панель, перила лестницы. Митю качнуло обратно. В поле зрения вошли щегольские ботинки.

— Гляжу, вы у нас, тут с прошлого раза совсем освоились, чувствуете себя как дома, господин Меркулов-младший? — прошипел тихий, завораживающе прекрасный, и одновременно жуткий голос, и Перед Митей присели на корточки, ухватили за волосы и вздернули ему голову.

Точеное лицо альва оказалось напротив и выдающийся, как у всех Альшвангов, нос едва не ткнулся Мите в глаз.

— Или рассчитываете на еще один труп? — на губах альва расцвела прекрасная до боли в сердце и такая же чудовищная улыбка. Наверное, на островах Туманного Альвиона так улыбаются Те, Кто Приходит Из Тумана, входя в дома, оставшиеся без защиты на Самайн, в ночь дикой Охоты. В это улыбке была вся красота мира. И вся его жестокость. От этой улыбки веяло смертью — мучительной и неотвратимой.

То есть, чем-то привычным и родным!

Митя стряхнул оцепенение перед очарованием носатого альва и схватил его за плечи!

Оттолкнулся изо всех сил, так что взлетел как на качелях — его пронесло над перилами, над провалом первого этажа. Качнуло обратно. Митя извернулся, мышцы протестующе взвыли от боли, сквозь зубы вырвался задушенный стон.