Однажды он меня все же спросил: после того, как он предал Флавию дважды, могу ли я ему доверять? Сложный вопрос, но я особо не раздумывала, потому что знала ответ еще тогда, в домике с розами.

Мы оцениваем поступки других, примеряя их к себе. И если с точки зрения Винсента он был достоин всяческого презрения, то с моей – Флавия предала его первой, разболтав важные сведения Урм-ашу. А Винсент слишком ее любил, да и чувствовал себя чересчур виноватым, поэтому провел без малого три сотни лет в Долине и за это время ухитрился спасти от Сонной немочи духи ведают сколько человек. Весы его совести колебались непрестанно: должен ли он убить свою сестру, тем самым уничтожив и духа, и Долину? Должен ли он хранить ей вечную верность, бесконечное количество раз расплачиваясь за свой страх смерти и тем самым продлевая существование Сонной немочи? А потом в его реальности появилась я… И как-то получилось, что я стала для него более ценной, чем те жалкие крохи сестры, что еще не поглотил дух.

– Знаешь, – сказал Винсент, осторожно целуя меня в плечо сквозь ткань сорочки, – я все эти годы понятия не имел, как поступить правильно. Но теперь точно знаю. И жалею, что не сделал этого раньше. Я ведь видел ее лицо, когда мы вывалились в наш план бытия, и я попросту убил ее, заставив Урм-аша покинуть погибшую оболочку. Несколько мгновений до того, как Флавия превратилась в ссохшуюся куколку… Знаешь, Ильса, я впервые за долгие годы увидел на ее лице покой. Не злобу, не презрение, не циничную усмешку. Она ушла мгновенно и обрела то, чего не было для нее так долго.

Он улыбнулся в подступающих рассветных сумерках, и я наконец увидела покой и безмятежность и на его лице. Винсент отпускал прошлое, чтобы остаться только со мной.

Это была самая тихая свадьба в Филтоне. А потом Винсент отвез меня в Бреннен в легкой повозке, запряженной белыми лошадьми, и – на руках, не слушая поздравлений прислуги – отнес все в ту же башню. Хорошо еще, что лестница туда была достаточно широкой, потому что иначе Винсент в своем рвении точно пару раз стукнул бы меня головой о каменную стену.

Я не видела этой комнаты накануне, ночь пришлось провести в своей бывшей спальне, и поэтому, когда Винсент пинком растворил двери, не сдержала восхищенного возгласа: посреди стояла совершенно новая кровать, с резными изголовьем, с витыми столбиками, держащими балдахин из белого шелка. И белье было кипенно-белым. А вокруг кровати, в вазах, красовались сотни крупных пунцовых роз – точно таких, какие я видела рядом с нашим домом-в-снах. Так вот почему вчера он меня сюда не пускал!

– Тебе нравится? – Дыхание Винсента согрело лицо.

Я, ничего не отвечая, стянула с головы фату и бросила ее куда-то на пол.

– Где ты взял розы?

– Заказал. Еще три дня назад. – Все еще держа меня на руках, он наклонил голову еще ближе. – Я подумал, что тебе будет приятно.

– Поставь меня, – попросила я шепотом.

Розы будили воспоминания, от которых хотелось плакать – как плачут от счастья.

Почувствовав под ногами пол, я завела руки за спину и принялась расшнуровывать корсет.

– Ильса? Позволь мне?

Послушно повернулась, слушая бешеный стук собственного сердца. Потом – шорох шелка, и свадебное платье осело снежным сугробом к моим ногам. Прохладный воздух огладил плечи. Я осталась в воздушной сорочке на тоненьких бретелях. Глянула в глаза Винса: они показались почти черными из-за расширенного зрачка.

– Ильсара, – выдохнул он, притягивая меня к себе.

Я молча занялась его одеждой, хотя пальцы почти не слушались. Все кончилось тем, что рубашку он содрал с себя сам, бросив на пол, меня подхватил на руки, и мы уже вместе рухнули в кровать.

– Послушай, – прошептал он рвано, – не бойся.