«Я его сам приклею! — подумал он. — Рыбным клеем на берегу Великого Океана! Так, чтобы косатки дотянутся могли!»

— Все вы клеитесь, как один! — губы Калтащ скривились горькой усмешкой все в этой жизни повидавшей старухи. — Добычу дай, Калтащ, ягоду в лесах дай, бересту на чумы, дрова в костер дай, травы — дай, детей — тоже дай, оленей — дай, Черную кровь — давай, давай… От меня уже скоро не останется ничего! — с тягостным недоумением, словно сама не понимая, как же так вышло, сказала она. — Другим-то духам все равно — Нуми-Торуму в его Верхнем мире, или Эрлику — в Нижнем, или сестрице Хотал-экве… — Калтащ потыкала пальцем в каменный свод, над которым где-то там, высоко-высоко, выбиралось из-за гор Сумэру пробудившееся после Долгой ночи солнце. — Ей-то что вы сделать можете? А вот мы с сестрицей Седной…

— А Повелительнице Океана чего надо? — тихо спросил Хадамаха.

— Как чего? Вся дрянь, что вы, люди, плодите, все летит в ее Океан! И мусор ваш обыкновенный, и дела ваши дурные, и злоба, и ненависть — все в ее воду уходит и запутывается у Седны в волосах! А рыбу вам давай, тюленей тоже…

— Но ведь так всегда было? — недоуменно спросил Хадамаха — и чего Калтащ развоевалась-то, непонятно.

— Вы стали сильнее, — тоскливо ответила она. — Вы стали такие сильные и можете брать так много. Особенно сейчас, с этим Храмом, который делает, что хочет. Когда-то такое уже было, — совсем тихо, почти неслышно добавила она, раскачиваясь, будто в шаманском трансе. — Тысячу Дней назад. Черные шаманы — они стали тогда такие могучие… Научились делать такие вещи… Они выходили к Черной реке — и никто не мог их остановить. Ни я… Ни Торум… Ни Эрлик… Эй, ты чего? — Она вдруг перестала шептать и раскачиваться, удивленно уставившись на Хадамаху.

Мальчишка отстранился. Впервые он сам отодвинулся от Калтащ и вперился в нее безумным взглядом, в котором человеческое удивление мешалось с настоящей медвежьей яростью.

— Это вы! — потрясенно прошептал он.

— Что — мы? — осторожно спросила Калтащ. — В смысле кто — мы?

— Тебе лучше знать — кто! Ты, Седна, Эрлик, Нуми… — с усмешкой не менее горькой, чем у Калтащ, принялся перечислять он. — Вы создали Храм и жриц! Вы не могли справиться с черными шаманами сами и сотворили тех, кто сделает это за вас! Понимаю… Небось тогдашние черные тоже, как Донгар, говорили, что духи людей уважать должны, потому как человек духа олениной кормит, поросят носит…

— Донгар так говорит? — оскорбилась Калтащ. — Да вы не то что оленину — курицу несчастную и ту жалеете!

— И кузнецы черные, если они вроде Хакмара были, тоже неудобные — штуки всякие придумывают. Горный мастер и сам что хочет сделает, духи ему без надобности. Вот вы и сделали так, чтобы черных вовсе не было! Чтобы люди по чумам сидели да перед Эрликовыми тварями дрожали! Без черных народец на Средней земле стал тихий, напуганный, к духам почтительный… — Он поглядел на Калтащ еще не с презрением, но… с осуждением точно! — Что ж ты теперь по чумам да пещерам черных выискивала?

— Мы не собирались черных уничтожать! — завопила Калтащ и затараторила, захлебываясь словами: — Мы не думали, что голубоволосые девчонки их истребят! Мы просто хотели, чтобы на Сивире была еще одна, другая сила, кроме черных, которая им соперником будет — и не даст творить, что захотят!

— Мне всегда казалась странной эта история: что мама Аякчан, Най-эква, создала Голубой огонь, чтобы доченька могла от тогдашнего Донгара тысячу Дней назад отбиться.