Эмму немного пожурили и вызвали кого-то из магической Академии. Приехавший маг быстро подтвердил дар малышки, предложив отдать ее на обучение, но сама девочка не просто воспротивилась, а заявила, что никуда не поедет и учиться колдовать не хочет. Сколько мы все дружно ее ни уговаривали, Эмми своего решения не поменяла, не желая даже слышать о том, чтобы уехать из дому.

— Вот! Мне теперь одной всем заниматься! — обиженно воскликнула Ольма.

— Да все само собой уладится, — уверила я сестру. — У нас хорошие слуги, они все подготовят. К тому же Эдишь заранее нас не известили о прибытии. Если бы они выслали отцу письмо за неделю до приезда, то могли бы потом косо глядеть, а так… Сообщение с границы, уверена, лишь на час опередило княжескую карету.

— С тобой невозможно говорить сегодня, — прошипела Ольма, топнув ногой. — Вот пойду к сыну, а вы там с гостями делайте, что хотите!

И Ольма, гордо вздернув подбородок, удалилась, громко хлопнув дверью. Пожав плечами, я тщательно намылила голову, вытерла руки насухо и продолжила разворачивать подарки.

Княгиня Беллар прислала мне целый ворох дорогого кружева, окрашенного в бледно-зеленый тон. Из Вустока доставили тонкий браслетик с жемчугом.

Следующий подарок оказался из Легардора. Присланную в прошлом году ткань я использовала на чудесное платье, переливавшееся всеми цветами радуги. Им я очень гордилась и надевала лишь изредка, на самые важные торжества, и очень расстроилась, когда выяснилось, чтов этом году я в него влезть не могу.

В шкатулке, обтянутой черным бархатом, на черном атласе покоилось ожерелье из усыпанных аквамаринами лилий. Я в жизни не видела ничего столь же прекрасного и завораживающего. На гранях искусно обработанных камней играли тысячи световых брызг, приковывая взгляд. Я оторвалась от созерцания украшения только тогда, когда в глазах начало двоиться от долгого пристального рассматривания ожерелья. С тихим вздохом захлопнув крышку, я отставила шкатулку на край столика и взялась за следующий сверток.

Дверь медленно отворилась и в образовавшуюся щелку заглянула раскрасневшаяся и заплаканная Эмми.

— Милая, что случилось? — обеспокоенно спросила я, откладывая в сторону подарок.

Сестренка скуксилась и всхлипнула, сдерживая рыдания.

— Опять Ольма? Или на этот раз тетя Севиль? — с сочувствием уточнила у малышки.

— Ольма! — воскликнула Эмма. — Она опять на меня накичала.

— Ты сделала что-то плохое? — на всякий случай пришлось уточнить мне.

Сестренка быстро отрицательно помотала головой и пропищала:

— Я ничего такого не сделала! Посто мы с Колином и Клодией пили чай, а Ольма вовалась в гостиную и начала меня отчитывать, что я гязь азвожу. Все знают, что это моя гостиная! Моя! Туда никто не ходит! А она!..

И девочка вновь разрыдалась, прижав ладошки к лицу.

— Эмми, не плачь, — взмолилась я. — Я с Ольмой поговорю. Вот увидишь, прямо при папе, чтобы он ее тоже отчитал. Папа ведь просил Ольму сдерживаться. Возьмет и накажет сестру, тогда она будет думать, прежде сем спускать на тебе свое раздражение.

— Павда? — с надеждой уточнила Эмма.

— Обещаю! — улыбнулась я сестренке.

— Уа! Уа! — просияла малышка, вытирая слезы, и, подскочив ко мне, расцеловала в обе щеки.

— А теперь беги и постарайся не попадаться Ольме на глаза до ужина.

Эмма кивнула и со счастливой улыбкой выскочила из ванной комнаты, а я вернулась к тяжеленькому свертку. Это оказался тот самый, принесенный Марой подарок в плотной коричневой бумаге. Внутри я обнаружила очень просто выполненный маленький металлический сундучок, без каких-либо украшений и пометок.