|
— Без вины взять? — Богуслав покачал головой. — У нас такое — не в обычае. Владимир не одобрил бы. — Конунг одобрил бы порядок. Полоцк — не вольный Новгород. Он теперь — княжья земля. Город на клинок взят, так что люди, что живы остались, считай, рабы княжьи. А наглости — будто сами князья. Намотал бы одному-другому кишки на кол, глядишь, и поняли бы, у кого теперь власть. — Ну так почему ж не намотал? — Княгиня, — буркнул Лунд. — Увози ты ее скорей, сотник. Пока она здесь, покоя не будет. Нутром чую: люд здешний только и думает, как бы взбунтоваться. А Рогнеда — законная наследница Роговолта. — Наш князь — его наследник, — возразил Славка. — И по праву крови[8], и по праву брака. — Есть только одно право, — сказал свей. — Право силы. У меня в хирде — двести мечей. Еще триста — сброд здешний. Из тех, что с конунгом пришли. Моих — не любят. Друг друга — тоже. Только и держит, что полоцкие всех нас ненавидят еще больше. Так что сила пока — за мной. — И спросил внезапно: — Лехитов ты убил? — Как можно! — Славка даже удивился. — Послы. В Киев к князю идут. Один сдуру на меня полез. Я ему кровь пустил, но добивать не стал. Монашек, что у них главный, его выкупил. — Жаль, что не добил, — проворчал Лунд. — Лучше бы всех их — волкам на поживу. Послы эти десять дней тут терлись. Послы! Я им — пир устроил, а они даже не отдарились. С княгиней монашек этот раз пять встречался. Диадему ей поднес. Парчу да каменья красные. Мне — ничего. И после пира ко мне — ни ногой. С местными боярами-недобитками больше пива выпили, чем у меня на пиру. О чем им с княгиней говорить? А уж с местными — тем более! К князю едут — со мной должны беседовать. Я тут — рука княжья! — Да ладно! — успокаивающе произнес Славка. — Было бы настоящее посольство — из людей нарочитых, тогда другое дело. А это так, мелочь. И главный над ними — монах. Тебе они — не ровня. — А княгине, значит, ровня? — оскалился Лунд. — Ты сам здешний, сотник. Тебя с виду от кривича и не отличишь. Но ты — воин. Я помню, как ты с нами дрался, когда Полоцк брали. Был враг, теперь — друг. Конунг тебя поднял. Значит — достоин. Я тебе так скажу, сотник: очень хорошо, что конунг Роговолтову дочь к себе забирает. Я каждую ночь, как спать ложусь, думаю: вот найдется среди полочан добрый воин, вроде тебя, и объявит, что берет Рогнеду от Владимира себе в жены. И будет бунт. Потому что за Рогнедой местные — пойдут. Уверен. Даже если и усмирим бунтовщиков — всё равно конунг не похвалит. А если не усмирим… — Тогда придет Владимир с ратью, — перебил Лунда Славка. — И сровняет Полоцк с землей. — Он придет — а тут уже лехитское войско сидит. От Гнездно досюда не дальше, чем от Киева. Пойдем, сотник, выпьем да перекусим. Ты приехал, так что теперь тревоги мои — дело прошлое. Сказал так Лунд, однако незаметно было, чтобы тревоги его грызть перестали. И за трапезой наместник полоцкий не переставал жаловаться: — Неспокойно в княжестве, сотник, ох, неспокойно. В самом городе моя власть еще держится, на реке — тоже. А вот в лесах — каждый сам себе хозяин. Лесовики дань не несут. Погосты[9] пусты. Людей за мытом посылал — ни людей, ни мыта. |
