На закате, когда воды бухты окрасились в алый цвет, мы прощались с вдовствующей княгиней Инари. Её тело по местным обычаям сожгли, а пепел развеяли месте с лепестками сакуры над морскими волнами.

Но прежде чем жители княжества разошлись по своим домам на скорбную трапезу, организованную за средства рода, Тэймэй повторила для них иллюзию нашего сына. Люди стояли в тишине, не смея даже пошевелиться. Перед ними мелькала живая летопись поколений князей Инари. Если на моменте гибели отца Тэймэй и потере ребёнка Исико-сан женщины начали тихонько всхлипывать, то на моменте ухода Исико-сан к мужу и ребёнку, они рыдали уже в голос, а мужчины, не стесняясь, утирали скупые слёзы.

Когда иллюзия развеялась, Тэймэй произнесла:

— Вместе с моими родителями ушла эпоха чести, верности долгу и поклонения богине Инари. Именно она убила Исико-сан, поэтому я отказалась от её покровительства, — Тэймэй сняла адамантовый перстень главы рода и бросила его в пепел погребального костра матери. — Я — последняя представительница ветви рода Ацухиро Инари, и я покидаю эти земли, оставляя вас на попечительство сынов младшей ветви рода Инари.

Люди, ещё не пришедшие в себя после иллюзии, не понимали, что происходит. Последняя надежда на нормальную и привычную жизнь рушилась. Их княгиня, которой они так гордились, меч империи и спасительница императорской семьи, вдруг их покидала, не успел развеяться пепел вдовствующей княгини.

— Отец говорил, что наше главное богатство — это верность наших людей. Мы всегда платили вам тем же. Поэтому я, Тэймэй из рода Ацухиро Инари, клянусь, что всегда встану на вашу защиту, как и все поколения моих предков до того. Но сейчас, чтобы вас не коснулся гнев отвергнутой мной богини, я вынуждена вас покинуть.

* * *

Мы бродили по замку уже три часа. Тэймэй показывала мне свои самые любимые места и рассказывала о далёком и счастливом детстве, когда ещё был жив её отец. Это было своеобразное прощание с домом, и оно давалось невесте очень тяжело.

Хоть внешне она улыбалась, описывая детские проказы, но внутри у неё всё разрывалось от боли. Я чувствовал лишь отголоски чувств через кровную связь и, как мог, поддерживал любимую. Финальной точкой нашего путешествия стал зал наверху главной башни замка, у самого потолка которого был подвешен огромный гобелен, уходящий далеко вниз.

— Это древо рода Инари, — грустно улыбнулась Тэймэй, указывая на самую первую надпись, недавно обновлённую чернилами. — Помнишь, я когда-то рассказывала тебе?

Я действительно вспомнил тот разговор. В Японии у каждого рода были такие огромные полотнища, где отмечались ветвями все члены семьи, даже только родившиеся. Умершие ветви темнели и со временем исчезали, уходя на перерождение, а живые росли и ветвились дальше.

— Помню, — улыбнулся я невесте. — Я так понимаю, чернилами отмечены те, кто уже ушёл на перерождение?

— Всё верно. Помнишь, — не то удивилась моей памяти, не то констатировала очевидное Тэймэй. — В детстве папа любил рассказывать мне истории про наших предков. Прикасался к имени и показывал их подвиги, непростую жизнь, краткие мгновения счастья. Это были мои любимые моменты. Пойдём!

И Тэймэй первой отправилась вниз по круговой лестнице, встроенной в стену башни. Сама конструкция мне напомнила колодец, ведущий к алтарю эргов, но только здесь не было игл для забора крови и рун.

Спускаться пришлось долго. По ощущениям высоту башни мы давно уже переплюнули и теперь всё глубже уходили под землю. Это же сколько поколений здесь?

Чем ниже мы спускались, тем спокойней становилась Тэймэй. Будто буря боли в её душе утихала, переходя в благодатный штиль спокойствия.