— О, — сказал он, оглядывая кулинарный хаос и принюхиваясь. — Кулинария высокого класса.

Был ноябрь, и мы соорудили довольно тяжелое меню: салат из яблок пепин и фенхеля, банья кауда и тушеный бычий хвост с картофельно-чесночным гратеном. Нос привел Блюца к самой большой кастрюле. Блюц приподнял запотевшую крышку и застыл на минуту, задумчиво созерцая бурлящий в темных соусных недрах бычий хвост.

— Ты хотел рассказать нам что-то про Оливера, — напомнила Нина.

— Ах да, — встрепенулся Алекс, опустив крышку и перейдя на оглушительный театральный шепот. — Вы знаете, где он работает?

— Судя по твоему тону, ЦРУ или МИ-6.

— Ха-ха. Он ресторанный критик.

— И куда же он пишет? — спросила Нина механическим голосом судебного следователя.

— В Мишленовский справочник, — пробормотал Блюц, почувствовав опасность. — В нью-йоркское издание, разумеется. В этом году его как раз запускают. Да вы что, ребята, я бы в жизни не стал встречаться с французом. Сволочи они и антисемиты.

С его стороны это была доблестная попытка сменить тему, но она пришла слишком поздно. Услышав слова «Мишленовский справочник», Нина молча взялась за блюдо с гратеном и деловито вытрясла его в мусорное ведро. Я поймал ее за запястья, когда она уже тянулась к бычьему хвосту.

— Все, заказываем пиццу, — сказала Нина. В эту же секунду снова раздался звонок в дверь, придав жизни развеселый ритм телевизионной рекламы.  Я зыркнул на Алекса, замершего в дверях кухни.

— Я впущу, — пролепетал он и убежал.

— Погоди, — тихо обратился я к Нине. — Не волнуйся. Во-первых, еда потрясающая. Я лично нырну в мусорку за порцией гратена, как только все отвернутся. Во-вторых, критики не берут работу домой. Я же не стану читать, скажем, каракули твоей тети в поздравительной открытке с тем же пристрастием, что нового Франзена.

— А я стану, — сказала Нина. — Иначе это оскорбительно по отношению к моей тете. И к моей стряпне. Не говоря уже о том, что большое заблуждение сравнивать ресторанных критиков с литературными. Ресторанные критики одержимы властью, потому что знают, что они последние, к чьему мнению прислушиваются.

— Приятно слышать.

Нина посмотрела на меня исподлобья и зашипела, как кошка, сморщив нос. Одновременно с этим из прихожей донесся одинокий аплодисмент, жидкие каскады блюцевской речи и грудной смех в славянской тональности. Вечер начался.

Кризис Нининой самооценки должен был закончиться с подачей первого блюда. Ее так бурно хвалили, что я даже начал слегка ревновать. В конце концов, банья кауда (дословно — «горячая ванна») появилась в меню в результате нашей совместной и давней игры «Удиви повара»: один из нас приносил в дом максимально неудобоваримый ингредиент, другой придумывал ему разумное применение. На этой неделе была Нинина очередь, и я приволок огромную брюкву. Нина не моргнув глазом нарезала ее и подала сырой на берегу темного пруда из оливкового масла и перемолотых анчоусов.

— Этот соус, — произнес Алекс, пырнув соус ломтиком брюквы, — понятия не имею, из чего он сделан, но хочу, чтобы после смерти меня в нем забальзамировали. — Виновник и очевидец бесславной смерти гратена, Алекс слегка перебарщивал с дифирамбами, но остальные гости составили весьма убедительный хор.

— Такую «ванну» я пробовал только в «Дель Посто», — сказал Оливер.

— Спасибо, — ответила Нина. — Правда ведь странно, что это итальянское блюдо? По ощущению оно скорее нордическое, почти шведское.