Когда дверь открылась полностью, я еще долго стоял на пороге. Долго стоял, не шевеля ни единым мускулом, почти не дыша; когда стоишь вот так, кажется, что за минуту проходит полжизни. Единственное, что жило во мне, – это уши. Я все стоял и слушал. Слышно было, как бьются волны о борт корабля, время от времени – низкое металлическое громыхание, когда «Нантсвилл» отрабатывал машиной против ветра на якоре, завывание ночного ветра, раз донесся хриплый одинокий вскрик кроншнепа. Голоса безлюдья, безопасности, голоса ночи и природы. Не те голоса, что я пытался обнаружить. Эти были просто частью ночной тишины. А чужих голосов, голосов тревожных, угрожающих, опасных не было. Ни звука дыхания, ни осторожных шагов на палубе, ни шороха одежды – ничего. Если кто и караулил меня здесь, то он обладал терпением и осторожностью духа, а я не боялся духов в эту ночь, я боялся человека – человека с ножом, револьвером или со стамеской в руках. Без единого звука перешагнул я через порог. Мне не доводилось спускаться ночью по Ориноко в открытом каноэ, никогда тридцатифутовая анаконда не бросалась на меня с дерева, чтобы задушить своими кольцами, тем не менее я с легкостью могу описать, какое при этом возникает ощущение, Поистине звериная энергия и дикая свирепость пары огромных рук, охвативших мою шею, были ужасающи.

Я что было сил ударил назад правой ногой, но этот парень не хуже меня знал правила игры. Его правая, двигаясь быстрее и мощнее моей, врезалась сзади в мою голень. Нет, это был не человек, это был кентавр, да еще подкованный самыми крупными подковами в мире. Мне даже не показалось, что нога моя сломана, – ощущение было такое, что ее отрубило напрочь. Левый носок его упирался в мою левую пятку – я попытался наступить на него, вложив всю энергию в этот удар, но когда моя ступня опустилась, его ноги там уже не было. Я был обут лишь в тонкие резиновые купальные тапочки, и боль от удара пяткой о стальную палубу пронзила меня насквозь. Тогда я поднял руки и попытался сломать ему мизинцы, но он и об этом все знал: пальцы были сцеплены в стальное кольцо, костяшки указательных пальцев давили на сонную артерию. Разумеется, я не был первым, кого он придушил, и мне надо было действовать поскорее, чтобы не пополнить список его жертв. В ушах у меня уже шумело, будто из них выходил воздух под большим давлением, цветные пятна и полосы мелькали перед глазами.

В первые несколько секунд меня спасли поднятый воротник и стоячая прорезиненная манжета скафандра, который был на мне под обычным костюмом. Но только на несколько секунд, не более.

Я резко согнулся. Теперь половина его веса пришлась мне на спину, причем его хватка ничуть не ослабла, но он все же постарался убрать свои ноги как можно дальше назад – должно быть, решил, что я попытаюсь ухватить его за ногу. Уловив миг, когда он потерял равновесие, я развернулся спиной к морю. После этого я стал отступать – шаг, другой, третий – прибавляя скорость с каждым шагом. «Нантсвилл» не может похвастать красивым тиковым фальшбортом, все, что у него есть, – это ограждение из цепей, так что наш общий вес пришелся на очень небольшую площадь в том месте, где спина моего душителя обрушилась на верхнюю цепь. Но я не услышал никаких воплей, даже вздоха, даже приглушенного вскрика. Может быть, я имел дело с глухонемым? Я слышал о нескольких глухонемых, обладающих феноменальной силой. Видимо, природа хотела дать им какую‑то компенсацию за увечье.

Однако ему пришлось разжать свои тиски и побыстрее ухватиться за цепь, чтобы не свалиться за борт, в холод черных вод Лох‑Гурона. Я отскочил и повернулся к нему лицом, прижавшись спиной к переборке радиорубки. Мне позарез нужна была опора – пока не прояснится в идущей кругом голове, пока не появятся признаки жизни в онемевшей правой ноге.