Я улыбнулся, показав все свои зубы.

– Вы выглядите взволнованным, доктор Лэнг. Если все пойдет хорошо, через несколько минут я перестану вам надоедать, и вы обо мне больше не услышите.

Доктор Лэнг заерзал на стуле.

– Что ж, хорошо, мы считаем, что произошедшее между вами и нашим врачом очень серьезное дело. Мы гордимся тем, что оказываем только самую лучшую помощь…

– Да бросьте переживать, док. За исключением некоторых гомиков, ваше заведение прекрасно. Неприятное дело с доктором Пикуром в любом случае было не совсем уж и неприятным, если вы понимаете, о чем я. – Я подмигнул ему и откинулся на спинку стула.

Бледное лицо доктора Лэнга побледнело еще больше. Он покосился на месье Бернара, который поднял руки, как бы говоря, что я тоже без понятия, что с ним делать.

Лэнг прокашлялся.

– Доктор Пикур был немедленно уволен, а его лицензия отозвана. Ваши документы для выписки здесь, согласно нашему соглашению. – Он подтолкнул папку с документами через стол к Бернару. – И, если позволите, приношу свои самые искренние извинения, Холден. Я очень надеюсь, что, когда вернетесь в Штаты, вы продолжите обращаться за медицинской помощью, чтобы не потерять достигнутый вами прогресс…

– Все в порядке, спасибо, – ответил я, моя улыбка поблекла.

Это правда – дю лак Леман приличное место. Доктор Пикур был еще зеленым, неопытным хищником; слухи о том, что он тайно интересовался пациентами мужского пола, привлекли мое внимание. Было просто подтолкнуть его к краю, играя роль уязвимого, но возбужденного пациента (много актерского мастерства не потребовалось), и Пикур сложился, как шезлонг. Лечебница дю лак Леман не хотела международного скандала, а я хотел убраться оттуда к чертовой матери. Для десятиминутного действа в кладовке не так уж плохо.

– На вид все в порядке, – сказал месье Бернар.

Он подписал документы о моей выписке вместе с «Соглашением о неразглашении». Затем передал мне ручку и папку, я расписался на пунктирной линии и оказался на свободе.

Из одной тюрьмы – в другую.

Я последовал за Бернаром к подъездной аллее лечебницы, волоча свой багаж. Нас ожидали два автомобиля с водителями – один для него, другой для меня. Моим оказался устрашающе крупный мужчина, одетый во все черное.

– Он мой прощальный подарок?

– Не совсем. Антуан сопроводит вас обратно в Штаты. Родители беспокоятся о вашей безопасности.

– С каких это пор?

Адвокат деликатно откашлялся.

– Повторю условия вашего освобождения. Ваши тетя и дядя согласились провести год в своем загородном доме в Санта-Крузе, выступая в качестве опекунов, – произнес Бернар, пока Антуан загружал мои вещи в багажник. – По вашей просьбе, родители будут держаться подальше…

– Как можно дальше, черт бы их побрал.

– Прошу прощения?

Я повторил, взмахивая руками в воздухе, как дирижер:

– Я хочу, чтобы они держались от меня как можно дальше, черт бы их побрал.

Бернар фыркнул.

– Они согласились не вмешиваться и не вступать в какие-либо контакты при условии, что вы будете мирно проживать со своими тетей и дядей. Вам назначено щедрое содержание, но крупные снятия наличных не допускаются, и все транзакции по кредитным картам будут контролироваться. Вам также предоставят автомобиль с водителем, так как самому вам садиться за руль не разрешают.

– Это, наверное, к лучшему, так как я планирую много пить.

Он закатил глаза.

– Ваши тетя и дядя святые люди.

– Год они меня вытерпеть смогут. Даже меньше. В феврале мне исполнится восемнадцать.