Старик приставил оружие к горлу Унто, затем замахнулся, но не ударил. Унто, понурившись, утирая кровь, шмыгал носом. Его плечи ходили ходуном. Нойда сделал скользящее движение рукой, будто ловил комара. Кровь из носа Унто моментально перестала течь. Затем нойда взялся широкой пятерней за поврежденную кисть горе-охотника. Унто взвыл, поднялся на цыпочки, но спустя миг замер с блаженной улыбкой. Он с недоумением разглядывал запястье, оно снова шевелилось, и рука не висела, как подрубленная.

— Ты! — Нойда повернулся к пожилому охотнику. — Открой, покажи!

Старик с угодливым рвением развязал оба мешка. Там оказались вынутые из силков лесные птицы со свернутыми шеями.

— Две, — приказал Укко и назвал имена птиц на местном наречии. — Теплую дай.

В руках у него оказалась большая птица с красивым синеватым оперением. Даг понятия не имел, как она называется, возле фермы Северянина такие не водились. Укко коротким тычком ножа вскрыл птице горло и тут же зажал пальцем вену.

— Ты! — Нойда ткнул коричневым пальцем в Лалли.

Вожак подростков мгновенно вспотел. Он подошел к колдуну на негнущихся ногах, слегка раскачиваясь, как пьяный.

— Ты, — повторил Укко. Его голос звучал, точно скрип промерзших ветвей на ветру. — Ты! Зачем?

— Мы… я… он нас не слушал…

— Не слушал? Он тебе младший брат?

Лалли насупился. Нойда еще что-то спросил, но Даг не понял. Иногда язык лопарей становился чудовищно сложным.

— Он вас не будет слушаться. Если хочешь, чтобы он слушался, — убей его. — Нойда отпустил птице горло, отвернулся, что-то быстро проделал. В кулаке у него оказались два ножа, окропленные птичьей кровью.

Одно лезвие нойда протянул Лалли. Второй такой же нож: колдун кинул Дагу. Кинул, не глядя, стоя спиной. Лезвие сверкнуло полумесяцем и воткнулось в теплую золу, в ладони от ног Северянина.

Даг взялся за теплую ручку ножа. Моржовая кость была обтянута шершавой кожей, лезвие тоже оказалось необычным, широким и зазубренным. Почему-то острие весило больше, чем рукоятка. Зато железо — заметно хуже того, что научился ковать Олав Северянин, это Даг сразу определил по точкам окалины и царапинам. Но имелось в этом странном ноже еще что-то… что-то необычное. Даг даже забыл, что снова предстоит драться. Он понюхал лезвие и попробовал языком. Стоявший рядом Юхо за компанию тоже высунул язык.

— Хороший тесать, так? — коверкая свейский язык, осведомился нойда. Его темные глаза буравили Дага, словно два горячих гвоздя.

Даг кое-как поднялся. Дальше драться не было сил. Старый охотник хлопнул Унто по затылку и увел с поляны. Ребята стояли молча, никто не смел шевельнуться. Лалли разглядывал свой нож: с таким видом, будто держал за хвост ядовитую змею.

— Теперь. Драться, — сказал Укко. — Ты. Двое.

Северянин внезапно догадался, что нойда нарочно говорит простыми словами, чтобы чужой мальчик его понял. А еще, разглядывая нойду, Даг вспомнил, что говорила Нелюба. Именно этот лесной колдун, приятель лешего и повелитель весенних костров кокко, повелел вельве привезти Дага в финские чащобы. И Пиркке, смелая и сильная Пиркке, которая могла заколдовать целый хирд викингов и не боялась подземных гномов, не осмелилась перечить нойде.

— Драться, — сказал Укко.

В полной тишине Лалли выронил нож:.

— Я не хочу с ним драться.

— Ой, хорошее решение. — Колдун повернулся к Северянину. — Скажи, сорока рассказала мне правду? Это ты убил норвежского хавдинга? Значит, предсказание сбылось… Ты принес нам беду. Большую беду.

Глава двадцать пятая

В которой происходит знакомство с людоедами, во рту растет жало, а владыка Рот ждет свежую кровь

— Здесь, — сказал нойда.