Действительно, длинная галерея была переполнена заключенными, большинство из которых были бледными и изможденными, словно провели здесь долгие годы. Многие были больны и надсадно кашляли, а один старик лежал на куче тряпья и негромко стонал.

Калли проследил за взглядом Томаса, и его рот искривился.

— Он уже несколько дней так. Долго не протянет, и ко всем здешним радостям прибавится смердящий труп. Досадно. До того, как его поймали, он был великим человеком, Королем Воров. Только они этого не знают, болваны. Никто из нас не выдал его. Его взяли вместе с дочерью, которая стащила у Леди кольцо прямо с пальца, да так, что та ничего не заметила! Ее схватили не за это, а за то, что плюнула в синалара. А кольцо где-то надежно припрятано, это уж как пить дать.

Калли был общительным юношей, и появление новых слушателей его обрадовало — он успел устать от разговоров с сокамерниками, которые время от времени вставляли ядовитые замечания, но большей частью отмалчивались, сидя на вонючей соломе, слишком измученные голодом и страхом, чтобы шевелиться. Паршивый слушал с интересом, но Томас сосредоточился на старике, лежавшим на груде тряпок. Одна из босых пяток умирающего оказалась совсем рядом с ним, и пока Калли толковал Паршивому о том, как он обрадуется, если когда-нибудь увидит солнечный свет, Томас, сняв перчатку, просунул руку сквозь решетку, пытаясь дотянуться до старика. У него ничего не получалось, поэтому ему пришлось лечь на пол и вытянуть руку как можно дальше. Паршивый заметил его манипуляции в ту самую минуту, когда Томасу удалось дотянуться до старика. На щеках умирающего проступил слабый румянец. Казалось, волна краски распространялась от пальцев Томаса по всему телу великого вора. Старик закашлялся, потом неуверенно сел. Дочь, державшая его голову на коленях, изумленно вскрикнула. Он покачал головой и улыбнулся.

— Подойди поближе, — сказал Томас. — Будет лучше, если я коснусь твоей головы.

Старик и его дочь уставились на него в немом изумлении, потом старик прошаркал по камере и опустился на колени, так что Томас смог просунуть руки через решетку и положить их старику на голову. На этот раз перемена была разительной. На щеках старика заиграл здоровый румянец, глаза заблестели, сутулые плечи распрямились, он встал и потянулся.

— Я совершенно здоров! — воскликнул он. — Но где мы? Что случилось?

В галерее воцарился хаос. Больные заключенные сквозь решетку тянулись к Томасу; обитатели камер оживленно обсуждали происшествие; а дочь старика встала на колени перед мальчиком, пылко благодаря его и уверяя всех, что в Лукерсирей наконец-то вернулась светлая магия.

Запертый в своей клетке, Томас не мог дотронуться до всех узников, но прикоснулся ко всем, до кого сумел дотянуться, а те, кому не повезло, стонали и прижимались к решеткам. Паршивый и Калли смотрели на него с открытыми ртами. Вскоре те, кто сидел слишком далеко, начали колотить по решеткам своих камер, взывая к нему, умоляя его коснуться их. Один из узников, огромный, как медведь, с распухшей и почерневшей ногой, ухитрился выдернуть из земли деревянный столб. Вдохновленный этим успехом, он вытащил и второй. Он рухнул на колени рядом с клеткой, в которой сидел Томас, и когда мальчик коснулся черных вьющихся волос гиганта, рана мгновенно затянулась и нагноение исчезло. Когда он, оперевшись на ногу, не почувствовал боли, радости его не было предела.

Черноволосому гиганту удалось взломать клетку Томаса, и мальчик заметался по галерее, прикасаясь ко всем, до кого мог дотянуться. Одна за другой заключенные взломали все клетки. Их переполняла радость. Несколько человек начали колотить во входную дверь.