– Да… Все женщины хотят, чтобы их мужчины умирали от любви к ним.

Смирнов понял Ксению.

Он тоже хотел бы, чтобы его женщины умирали от любви к нему.

В абстрактном смысле.

А у нее ум конкретный…

Concrete mind = бетонный ум.

– А с кем ты сейчас живешь? – решил он не будоражить себя рефлексиями. – С кем ты здесь?

Вложил ей руку меж ног. У коленок. Медленно повел вверх, пока мизинец не вошел во влагалище.

– С Мишиным заместителем, Александром Константиновичем. – На похоронах он сказал, что занял его место в Управлении. И хотел бы…

– Занять его место в твоей постели…

Мизинец наслаждался безнаказанностью. Ребро ладони голубило клитор. Он был огромным. Пальцы ласкали шелковое бедро

– Да, примерно так. Он хороший, но немножко жмот. Миша тратил на меня деньги направо и налево, и ему это нравилось.

Потрогала его. Как булочку. "Черствая, не черствая?"

Булочка была свежей. Мягкая, дальше некуда.

– А как ты его прикончила? – убрал руку.

– Дурак, – равнодушно констатировала. – Я же сказала – он застрелился.

– А за что прикончила?

– Еще до замужества, я еще к тебе ходила, он дал мне тысячу баксов и оставил в своей квартире с N.

Изумленно оглянул с ног до головы.

– Ты спала с ним?! – N был известен каждому россиянину, имевшему глаза и уши.

– Да. Если бы я отказалась… Да ты знаешь.

Она безучастно смотрела в потолок.

– Как здорово! – голос Смирнова стал подчеркнуто ровным. – Оказывается, я с самим N сметану месил.

– Если бы он узнал про это… Я так боялась, что ты станешь ходить за мной и умолять вернуться. За тебя боялась.

Она лгала.

– Так ты Мишу из-за этой тысячи баксов до самоубийства довела? За то, что продал?

– Не за тысячу баксов, а за семь. N спал со мной семь раз. И семь раз Миша меня бил.

– Любил, что ли?

– Да. По-своему.

Продолжала лежать безучастно. Он развел последний мостик. Отклеил бедро от ее бедра.

– Так как он все-таки умер?

– После второй тысячи и второй пощечины, я собрала вещи и уехала к себе, в Балашиху. Тебе звонила, ты сказал, что подумаешь. Не успела трубку положить, как он явился. Миша… Сказал, что застрелится, если с ним не поеду, если не вернусь. А я злая была, из-за твоего Руслика-Суслика. И, положив ногу на ногу, сказала: "Зачем стреляться? Сыграй лучше в рулетку" – у него револьвер был. Он, не говоря ни слова, выщелкнул из барабана все пули, кроме одной, крутанул и в висок стрельнул сходу. Ну, я, конечно, поехала с ним. Поспали, конечно, перед отъездом, по-особенному поспали, как в первый раз. Через месяц N пришел опять. Миша увел меня на кухню, и сказал три слова, только три. Он сказал полувопросительно: "На тех же условиях?" Ты просто не представляешь, какая тугая жизнь вокруг встала! И для меня, и для него. У меня сердце забилось, я вся прозрачная сделалась, матку даже свело, сладко так. И он тоже весь дрожал. Глаза сумасшедшие, улыбка дьявольская. Пожал мне руку неживыми пальцами – вся жизнь, видимо, в голову ему ушла – и выскочил на улицу, двери не закрыв. Ты знаешь, если бы не этот уговор, N больше бы не пришел, я ему холодно отдавалась, и спал он со мной только лишь затем, чтобы Миша свое место знал. А в тот раз, в третий, я такая была, что он сначала даже испугался. "Что это с тобой? – спросил.