|
Ариана не хотела думать о нем, испытывать к нему какие‑то чувства. Несмотря ни на что, он оставался в определенном смысле ее тюремщиком. Относиться к нему как‑то иначе Ариана не желала. Ее не интересовали его мечты, надежды и печали, да и своими горестями делиться с ним она не собиралась. Фон Трипп не имел права совать свой нос в ее горе. Он и так уже чересчур много знал о ее жизни, ее боли, ее незащищенности. Он видел, как она чуть не стала жертвой домогательств Гильдебранда, видел, как больно ранило ее прощание с родительским домом. Никто на свете не имел права вмешиваться в мир ее чувств! Ариана твердо решила, что отныне будет держать все в себе. Манфред догадался о ее мыслях, и поэтому их вечера проходили в молчании. Он просто сидел у камина, курил трубку и старался не смотреть на Ариану, а та думала о своем, отгороженная от него стеной страдания.
Однажды – прошло уже три недели – Манфред внезапно обернулся к ней, встал и, отложив в сторону трубку, предложил: – Не хотите ли пойти прогуляться, фрейлейн? – Как, сейчас? Ариана была удивлена и немного напугана. Может быть, это какая‑то ловушка? Куда он собирается ее отвезти? Зачем? Выражение ее лица расстроило Манфреда. Он почувствовал, как велик ее страх, ее недоверие, несмотря на то что за все это время он ни разу ничем ее не обидел. Должно быть, понадобятся годы и годы, чтобы девушка забыла о подвалах рейхстага. Что ж, ему тоже понадобится целая жизнь, чтобы забыть о развалинах дома под Дрезденом – о раздавленных куклах, осыпавшейся штукатурке, разбросанных по полу серебряных безделушках, которыми так гордилась Марианна… Ее любимые украшения расплавились от огня и превратились в бесформенные комки… То же самое произошло с их мечтами… Усилием воли Манфред заставил себя думать о настоящем и взглянул в испуганные синие глаза девушки. – Разве вам не хотелось бы побыть на свежем воздухе? Он знал, что за все время Ариана не осмеливалась выходить за пределы сада – по‑прежнему всего боялась. – А если начнется налет? – Спрячемся в ближайшем бомбоубежище. Вам не о чем беспокоиться. Со мной вы будете в полной безопасности. Ариана поняла, что упрямиться глупо. Взгляд его был мягок, голос звучал спокойно и уверенно. Она кивнула. Впервые за два месяца просто пройтись по улице! Целый месяц она провела в тюрьме, да и в Ванзее прожила почти столько же. Выходить из дома боялась, рисуя себе всевозможные страшные картины. Только теперь Манфред понял, до какой степени Ариана травмирована. Когда она надела пальто, он ободряюще кивнул ей. Когда‑то точно таким же жестом он успокаивал Татьяну, свою маленькую дочь, если та была чем‑то испугана. – Все в порядке, – сказал он. – Прогулка на свежем воздухе пойдет нам обоим на пользу. Весь вечер Манфреда одолевали тяжелые мысли. В последнее время это происходило все чаще и чаще. Причем он думал не только о детях, родителях и жене, но и об Ариане, близость которой ощущалась им все острее и острее. – Готовы? Она молча кивнула, и они вышли наружу. Вечер был прохладный, и Манфред положил ее маленькую руку на изгиб своего локтя. Ариана, сама того не замечая, крепко вцепилась ему в рукав, и фон Трипп сделал вид, что не придает этому никакого значения. – Красиво, правда? – улыбнулась она, глядя на осеннее небо. Улыбка ее была прекрасна, и баловала его ею Ариана не часто, поэтому лицо Манфреда тоже просветлело. – Да, очень красиво. И видите, никакой бомбежки. Но полчаса спустя, когда они уже повернули обратно к дому, завыли сирены. Люди из окрестных домов устремились в бомбоубежище. Манфред обхватил Ариану за плечи и потянул следом за остальными. Ариана послушно побежала, но ей было глубоко безразлично, что с ней произойдет. Все равно жить теперь было не для чего. В бомбоубежище плакали женщины, пищали дети, возились подростки. |
