Наступления следующего вечера он ждал с ужасом, твердо уверенный, что та женщина снова придет за ним и поведет в свой домик-ловушку. Он отказывался ложиться в постель, если мать не будет сидеть рядом и держать его за руку. Тогда Горм положил рядом с сыном свой собственный меч – нет лучше средства от злой ворожбы и плохих снов, а еще вырезал вязаную защитную руну над лежанкой сыновей.

Благодаря рунам, отцовскому мечу и заклятьям Харальд спал спокойно: страшная женщина больше к нему не приходила. Но до конца он так и не оправился, и хотя в целом его речь наладилась, небольшое заикание осталось на всю жизнь.

До лета все было спокойно. Может быть, Гунн еще не раз посещала Ульфинну, но Харальд больше не замечал ее отлучек. В середине лета за невестой пришел корабль, и Гунн уехала к своему жениху Эйрику Бродексу. А после ее отъезда словно пелена спала с памяти Харальда, и он разом вспомнил все: тайные прогулки сестры, свою погоню за ней по лесу, кружение старухи с факелом среди стоячих камней… И теперь он смог рассказать об этом матери. Тюра передала его слова отцу, и разгневанный Горм приказал хирдманам немедленно схватить Ульфинну, которая обучала неведомо чему его дочь и испортила сына.

Ради чести Гунн это дело не стали придавать огласке, но ведьму поймали и утопили в море, надев ей на голову кожаный мешок. Жуткий сон про яму повторялся и после ее смерти, но очень редко, не каждый год. Взрослея, Харальд все лучше понимал, какой страшной опасности подвергался и как ему повезло, что он отделался лишь небольшим заиканием. Иной раз доходили слухи, что Гунн и в Норвегии не оставила занятия колдовством и даже вроде бы обучалась у тамошних финнов, великих искусников по части чар. С годами за Гунн, матерью все возрастающего семейства, установилась слава сильной колдуньи, и Харальд теперь был уверен, что она тогда тайком бегала к Ульфинне ради чародейской науки, хоть это и не к лицу женщине высокого рода.

Брезгливая ненависть к ведьмам, злым чарам, коварным женщинам навсегда поселилась в душе Харальда. Теперь это был не мальчик, а взрослый, сильный мужчина двадцати пяти лет, самый высокий в дружине, один из сильнейших бойцов, отважный и решительный человек, недоступный для детских страхов. Но прошлое ожило в памяти, когда он увидел ее – рыжеволосую девушку, носившую то же имя, что и его старшая сестра-колдунья, тоже способная становиться то старой, то молодой… И даже когда Харальд узнал, что здесь нет никакого колдовства, что между этими двумя женщинами из рода йотландских Инглингов и давно погибшей ведьмой Ульфинной нет никакой связи, он все же не смог отделаться от чувства, что страшное приключение его детства получило продолжение. Если не старая ведьма Ульфинна, то некая ее часть, некий родственный ей дух пришел в облике этой девушки с пышными рыжими волосами и немного вздернутым носом – Гунхильды дочери Олава.

***

Следующих дней Гунхильда почти не запомнила. Ненадолго приходя в себя, она видела лежанку в незнакомом доме, с резными столбами и занавеской. Гунхильду бросало то в жар, то в холод, она то потела, то мерзла, несмотря на то что была укрыта двумя шкурами и пылал огонь в очаге. Асфрид была рядом, и поэтому Гунхильда не слишком заботилась об остальном; бабушка то поила ее отварами трав – цветов бузины, ивовой коры, белой кувшинки, липовым цветом, – то вытирала ей лоб, помогала переменить мокрую сорочку, растирала грудь и спину медвежьим жиром, кормила кашей с ложечки, как маленькую, но Гунхильда совсем не хотела есть и могла проглотить лишь чуть-чуть.