Но теперь, получается, его своим авторитетом поддерживает священник?!
Однако Ильгет просто не знала, как спросить об этом.
— Поймите, Ильгет, я не могу занять в вашей ссоре чью-то позицию. Я обязан быть нейтральным. Я не поддерживаю вашего бывшего мужа, я не поддерживаю вас.
— Да, я понимаю. Простите, - Ильгет овладела собой наконец.
— И успокойтесь, наконец, все уже позади, этого сожительства больше нет. Я понимаю, вам до сих пор трудно поверить, что бывший муж для вас чужой человек, но постарайтесь больше не думать об этом.
"Я бы и не думала. Так ведь напоминают", - с горечью подумала она.
— Хорошо, отец Маркус. Я постараюсь.
Ильгет действительно постаралась выкинуть этот разговор из головы. Убийцы? С нами трудно жить? Неправда. Не труднее, чем с самим Питой. И она очень старалась, чтобы он не заметил того, как ей тяжело, как трудно бывает иногда. Старалась быть нормальной, обычной женщиной - если бы он еще это видел и ценил, если бы сам старался делать хоть что-нибудь!
У нас были сексуальные проблемы? Конечно. Но ее ли в этом вина? Они плохо совместимы. А Пита даже не хотел вместе с ней пойти к врачу и выяснить, как сделать ситуацию лучше.
Все остальное - про якобы издевательства, про то, как он рад освободиться от нее - чистая манипуляция. Да и освободился ли он? В том-то и беда, что похоже, нет. Зачем на самом деле ему понадобилось ехать именно в церковь святого Квиринуса? Куда раньше и нога его не ступала. Там ведь эстарги на каждом шагу, а Пита страдает аллергией на один только вид бикра.
И только одно было плохо - Ильгет больше не хотелось ехать в церковь.
Она, конечно, делала это. И даже исповедовалась - хотя старалась попасть не к отцу Маркусу. Не все ли равно, у кого? И каждое воскресенье посещала храм с завидной правильностью. В конце концов, это не трудно. Это давно вошло в привычку.
Пропало лишь доверие к священнику. Ощущение, что здесь, в этом храме - она своя, что ее любят, что к ней, по меньшей мере, доброжелательно относятся.
Но в конце концов, и без этого можно жить.
Между тем малышка росла и развивалась, и вскоре Ильгет ощутила легкие толчки в живот. Эти ощущения наполняли ее счастьем. Миран еженедельно осматривал ее и радовался - беременность протекала так, будто у Ильгет никогда не было никаких проблем со здоровьем.
Одновременно она и Арнис написали друг другу, предложив назвать дочку Аурелиной. Теперь у ребенка появилось имя. Ильгет постепенно привыкала к нему, хоть это и было странно - живая Арли, темноглазая, тихая, стояла перед глазами.
Как-то незаметно подступило Рождество. Праздник Ильгет встречала у себя дома, взяв к себе обоих крестников, и еще к ней в гости пришла Белла. Мама Ильгет вообще Рождество не праздновала особо и планировала поехать в вечер Сочельника на Маттис вместе с дядей Гентом.
— Весело у тебя теперь, - сказала Белла, глядя на малышей, возившихся на полу с золотистой собакой, любимой живой игрушкой.
Они вернулись из церкви, весело поужинали все вместе. Молились и пели песни, потом играли с детьми в новую электронную игру. А вот теперь малыши возились с собакой, а женщины присели на диван, Белла - с бокалом вина, Ильгет - персикового сока.
— Скоро их будем укладывать, - сказала Ильгет, - и так им сегодня попозже разрешено… У бабушки они ложатся в восемь.
— Они долго у тебя пробудут?
— До самого Нового Года. А что - пусть… мне веселее. Я вообще никогда не знала, что с детьми так здорово может быть. Может, я сама на ребенка чем-то похожа, не знаю…
— Да уж, с детьми хорошо. Вот вернется Арнис… - Белла замолчала. Ильгет взглянула в ее лицо.
— Он вернется. Я знаю.
— Мне Арнис очень близок, - сказала Белла, - ближе всех моих детей, он больше всех похож на меня. |