– Зато решителен. Пойдем, Олег.

– Постой. Я хочу знать, кого ты подозреваешь в шпионаже.

– Ты узнаешь вместе со всеми.

Он опять задержал меня:

– Эли, я командую эскадрой. Мое право – знать больше всех и раньше всех.

С минуту я размышлял. Олег ставил меня в безвыходное положение. Я улыбнулся. Думаю, улыбка получилась вымученной.

– А если я подозреваю тебя, Олег?

– Меня? Ты в своем уме, Эли?

– Откуда же мне быть в своем уме, если все мы в той или иной степени впадали в безумие? Какое‑то остаточное сумасшествие должно же сохраниться... – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Олег, если ты приказываешь, я должен покориться. Прошу: не приказывай! Дай мне вести себя, как задумал!

– Пойдем! – сказал он и вышел первым.

В обсервационном зале были погашены звездные экраны. Впереди, на возвышении, поставили столик, за него уселись Олег и я. Я обвел взглядом зал. Здесь были все мои друзья: люди и демиурги. Позади величавой статуей возвышался Граций, рядом с ним поместился маленький Орлан, в первом ряду сидели Мери и Ольга, а между ними Ромеро. Мери с такой тревогой посмотрела на меня, что я поспешно отвернулся. Зал шумел. Олег постучал по столу, водворяя тишину.

– Вы уже знаете о трагедии в лаборатории и оперативной рубке, – сказал Олег. – Но сейчас мы собрались не для того, чтобы почтить память погибших товарищей. Научный руководитель экспедиции считает, что на корабле обнаружен шпион рамиров. Он представит на обсуждение свои доказательства.

Я встал.

– Прежде чем представлять доказательства того, что на звездолет проник лазутчик врагов, прошу вотировать наказание шпиону. Мое предложение – смертная казнь!

– Смерть? – донеслось до меня возмущенное восклицание Ромеро.

Его голос заглушили протестующие выкрики из зала. Не только люди, но и демиурги негодовали. Я спокойно ждал тишины.

– Да, смертная казнь! – повторил я. – На Земле уже пятьсот лет не совершаются казни. Казнь – пережиток древних времен, рудимент дикарской эпохи. Но я настаиваю на ней, ибо шпионаж – тоже пережиток варварства. Наказание за бесчестный поступок должно содержать в себе бесчестье.

Ромеро поднял трость.

– Назовите преступника, адмирал! Опишите преступление. И тогда мы решим, заслуживает ли он смертной казни.

Я холодно сказал:

– Казнь должна быть вотирована до того, как я назову имя преступника.

– Но почему, адмирал?

– Мы все здесь – друзья. И когда я назову шпиона, вы не сможете сразу отделаться от многолетней привычки считать его другом. Это скажется на вашем приговоре. Я хочу, чтобы каре было подвергнуто само преступление.

– Но смертной казни вы требуете для члена экипажа, который, по вашим словам, очень нам близок, а не для преступления как такового.

– Если бы я мог осудить преступление, презрительно игнорируя преступника, я бы пощадил его. К сожалению, преступление неотделимо от преступника.

– Воля ваша, адмирал, до того, как назовут имя, я не проголосую за наказание.

– В таком случае, я вообще не назову его. И он останется невредимым. И будет продолжать свое черное дело. И, выдавая наши планы рамирам, сделает невозможным вызволение звездолета.

Заговорил Олег:

– В старину существовал кодекс, карающий за преступление вне зависимости от личности преступника. Эли предлагает восстановить обычай заранее определять наказание за еще не совершенные преступления, чтобы предотвратить их. По‑моему, это правильно.

– Но, по словам Эли, преступление уже совершено и преступник имеется, – подал реплику Ромеро.