| 
                                     Ибо в двуличии присутствуют лишь одно лицо и одна личина, а в их двоесущии обе личности были одновременны и равноправны. И Эллон и Голос сохраняли свое единство, но то было чудовищное единство двух разных времен в одном «сейчас». Все стало ясно, когда мы уже не могли ничему помешать.
 Я сидел в командирском зале, когда нас с Олегом внезапно вызвали к себе Голос и Эллон. «Козерог» обходил в это время опасное сгущение звезд. МУМ работала с прежней четкостью. Осиме с Камагиным, подстраховывающим друг друга, оставалось лишь превращать ее рекомендации в команды. Я сказал Олегу: 
– Иди к Эллону, а я в рубку. 
Голос встретил меня взволнованным выкриком: 
– Эли, Эллон замышляет недоброе. Предотврати! 
Я быстро сказал: 
– Что замышляет Эллон? Мне надо знать точно. 
Голос простонал: 
– Не знаю. Очень плохое. Спеши, Эли! 
Я опрометью кинулся в лабораторию. В ней снова появилась Ирина. Я впервые увидел ее после выздоровления. Очень похудевшая, она стояла у коллапсана. Я улыбнулся ей, она ответила сухим кивком. Эллон что‑то запальчиво втолковывал Олегу. Я подошел к ним. Эллон, зло посверкивая глазами, сказал мне: 
– Послушай и ты, что я говорил командующему. Больше терпеть плавающий Мозг я не намерен. Уберите его в какое‑нибудь драконье или жабье тело. Ползающим я его приму, но не витающим. 
– Что сказал командующий? 
– Что драконов на корабле больше нет и что плавающий мозг останется в своем высоком шаре. Надеюсь, адмирал, ты объяснишь командующему, что его решение неправильно и нуждается в отмене? 
– Мне не дано право отменять решения командующего, Эллон. Кроме того, я согласен с ним. 
Если бы взгляд убивал, я был бы мгновенно испепелен – так поглядел Эллон. Долгую минуту он молчал. Молчали и мы с Олегом. 
– Ваше мнение окончательное? – спросил Эллон. 
– Наше мнение окончательное, – ответили мы в один голос. 
Он высоко подбросил голову на тонкой шее и с таким стуком прихлопнул ее о плечи, что я вздрогнул. Ко всему у демиургов я привык – и к порхающей походке, и к фосфоресцированию синеватого лица, и к дикому хохоту, нередко нападающему на таких, как Эллон, – но к этой как бы вылетающей из плеч голове, к грохоту ее обратного падения никогда не привыкну. Это слишком уж нечеловеческое. 
– Раз оба адмирала сошлись на одном, настаивать бесполезно, – сказал Эллон почти безразлично, и нас с Олегом обмануло его коварное спокойствие. 
– Ты звал нас только за тем, чтобы высказать претензии к Голосу? – спросил Олег. 
Он страшно осклабился. 
– Нет, адмирал, не только за этим. По приказу Орлана я прекратил доделку трансформатора времени, чтобы сконструировать стабилизатор. Теперь я трансформатор закончил. Полюбуйтесь. 
Он подвел нас к панели и показал ручки прямого времени – в будущее, ручки обратного времени – в прошлое, ручки, возвращающие в настоящее и отключающие коллапсан. Потом мы вернулись к шару. В трансформаторе стояло кресло и панель с такими же ручками. 
– В прежней конструкции выбросом в другое время распоряжался оператор у коллапсана. Вы видели, как это происходило с Мизаром. Отныне сам путешественник командует своей судьбой. 
Он сделал шаг к открытому люку. Я невольно схватил его. Он поглядел на меня со злой иронией. 
– Ты боишься, что я хочу умчаться в другое время? И думаешь, что твоя рука помешает мне? Но согласись, адмирал, я мог бы выбрать для бегства часы, когда тебя тут нет, и никто не смог бы мне помешать. 
Я отпустил его руку. Эллон вошел внутрь, захлопнул люк, сел в кресло. 
– Вы слышите меня? – донесся его голос. – Слушайте внимательно. Плавающему мозгу не место на корабле! Он хорош в прошлом, но не в настоящем и не в будущем.                                                                      |