– Сегодня, Бродяга, – сказал я. – Сегодня ты совершишь очередное превращение. Ты, единственный среди нас, меняешь свои облики, как женщина прически. Ты был великим Главным Мозгом, потом превратился в лихого летуна и волокиту. Сегодня ты приобретаешь новую ипостась, так это, кажется, называется на любимом древнем языке нашего друга Ромеро, – станешь вдумчивым исследователем, энергичным звездолетчиком, властным командиром корабля.

– Благодарю, Эли, – прошептал он и закрыл глаза.

Как и обещал, я присутствовал при операции. Описывать я ее не буду. В ней не было ничего, что могло бы поразить. Зато я был потрясен, когда впервые вошел в помещение, отведенное Мозгу. Оно напоминало галактическую рубку на Третьей планете – теряющийся в темноте купол, две звездные сферы, стены кольцом... А между полом и потолком тихо реял полупрозрачный шар – в нем обретался наш друг Бродяга, навеки переставший быть бродягой.

Не вид комнаты и не вид шара потряс меня: я был к этому подготовлен. Но голоса, который звучал у меня в ушах, я не ожидал. Я думал услышать прежний шепелявый, сипловатый, насмешливый, ироничный присвист дракона, я уже успел позабыть, что Бродяга, до того как стал бродягой, разговаривал по‑иному. И вот этот давно забытый, мелодичный, печальный голос обратился ко мне:

– Начнем, Эли?

Не знаю, как я справился с дрожью. Я пробормотал самое нелепое, что могло прийти в голову:

– Ты тут? Тебе хорошо, Бродяга?

Голос улыбался – чуть грустно и чуть насмешливо:

– Нигде не жмет. Эллон был бы мастером по поставке мозгов на Станции Метрики, если бы вы не разрушили Империю разрушителей. Со многими механизмами я уже установил контакт. Скоро я оживлю корабль, Эли! Пусть Эллон налаживает выводы на «Змееносец»– попробую привести в движение и его.

– Бродяга, Бродяга... Могу я так тебя называть?

– Называй как хочешь, только не Главным Мозгом. Не хочу напоминаний о Третьей планете.

– Ты будешь для нас Голосом, – сказал я торжественно. – Вот так мы и будем называть тебя – Голос!

Я доложил Олегу, что можно разрабатывать карту дальнейшего рейса к ядру. От Олега я завернул к Грацию, сел на диван, привалился к спинке. Я был основательно измотан.

– Тебе нужна помощь, Эли? – участливо поинтересовался галакт. – Могу предложить...

Я прервал его:

– Граций, ты знакомился с тем, как наш бывший Бродяга, ныне принявший имя Голос, входит в свою новую роль? Двигаться со сверхсветовой скоростью мы скоро сможем. И наши боевые аннигиляторы оживут, а без них мы – пушинка в бесновании стихий. Граций, помоги Голосу... Стань ему помощником.

Галакт с удивлением смотрел на меня.

– Что скрывается за твоим предложением, адмирал Эли?

Я закрыл глаза, минуту молчал. В голове не было ни одной ясной мысли.

– Не знаю, Граций. Смутные ощущения... У людей они имеют значение, а как объяснить их вам, когда не могу выразить их словами? Вы с Голосом одной породы... Просто это моя просьба, Граций...

Галакт ответил с величавой сердечностью:

– Я буду помогать Голосу, Эли.

5

Никто не знал, какие силы блокировали наши мыслящие машины, но силы эти, постепенно слабея, переставали быть непреодолимым заслоном. Меня лишь удивляло, что машины не просто отремонтированы, по формуле «не работала – заработала», а как бы пробуждены из сна – еще не было прежней быстроты решений, сохранялась какая‑то вялость. Эллон заверил, что все прежние достоинства машин возродятся, когда блокирующие силы совершенно исчезнут, а дело идет к тому.

– Эллон, ты описываешь МУМ так, словно они наглотались наркотиков, а сейчас выбираются из беспамятства.