Даже не удостоверившись, мертва ли она, я поднял ее бездыханное тело и потащил к колодцу. Снова действия опережали рассудок. То есть, я не собирался бросать ее в колодец – просто, уже подняв тело, увидел круглую черную дыру в земле и механически двинулся к ней. Еще подумалось, как все удачно расположено… Нет, скорее даже чувствовалась, что меня направляет какая‑то внешняя, необъяснимая воля. Я очень смутно осознавал, что произойдет потом, словно кто‑то нашептывал мне в самое ухо, что все это – не более чем сон.

Дно темного колодца сверху было почти не видно. Садако скользнула по каменному краю, и исчезла в темноте, послышался громкий всплеск. Я всматривался в глубину, но даже привыкнув к темноте не смог разглядеть на дне скорченного женского силуэта. Но тревога не оставляла меня, и я некоторое время швырял туда камни и землю, чтобы навсегда запрятать ее в глубине земли. Бросив в колодец пригоршню земли и пять‑шесть булыжников размером с кулак, я остановился, совершенно обессиленный. Со дна слышался резкий звук ударов камней, попадающих в тело Садако, и это ранило мое воображение. Представлять, как ее немыслимо, болезненно красивое тело под ударами камней превращается в кровавое месиво, было выше моих сил. Я понимал, что противоречу сам себе, но желая обратить тело Садако в пыль, я все же боялся ранить его…"

Нагао закончил рассказ, и Асакава положил перед ним лист бумаги с планом турбазы «Пасифик Ленд».

– Где здесь этот колодец? – железным голосом спросил он.

Нагао сначала не мог понять, что ему показывают, но услышав, что санаторий находился там, где теперь ресторан, сумел наконец сориентироваться в пространстве.

– Думаю, где‑то здесь, – неуверенно ткнул пальцем он.

– Все сходится. Здесь теперь деревянные корпуса, – сказал Асакава и быстро поднялся, – Все, пошли!

Но Рюдзи не торопился.

– Да ладно, не гоношись. Мы еще папика не обо всем расспросили. А поведай‑ка, любезный, вот те, у кого этот самый, как его, синдром…

– Андрогенитальный.

– Во‑во… Женщины с этим синдромом детей могут рожать?

– Нет, не могут, – покачал головой Нагао.

– И еще одно. Когда ты насиловал Садако, ты уже был болен?

Нагао кивнул.

– Так что же получается, Садако Ямамура была последней, кто в Японии заразился оспой?

Понятно, что перед самой смертью Садако вирус оспы проник в ее тело. Но она умерла практически тотчас же. Если погибло тело инфицированного, то вместе с ним погиб и вирус, так что это с натяжкой можно назвать заражением. Нагао не знал, что ответить, опустил веки, стараясь не смотреть в глаза Рюдзи, и промямлил что‑то неопределенное.

– Эй! Что ты сидишь? Пошли быстрее! – поторопил Асакава, уже стоя у дверей.

– Бемс! А ты посиди, пораскинь мозгами, – Рюдзи щелкнул Нагао по носу и поплелся следом.

12

Трудно объяснить логически, почему, но из прочитанных романов и даже из идиотских телесериалов видно, что развитие сюжета естественно приводит к подобным моментам. К тому же, для каждого сюжета существует свой определенный темп. Никто, собственно, и не пытался специально выяснять, куда исчезла Садако, но в гонке то за тем, то за этим постепенно стало ясно, что за несчастье приключилось с ней, и где ее последнее пристанище. Поэтому, когда Рюдзи сказал: «Останови у хозмага, какой побольше», – Асакава немного успокоился, убедившись, что они думают об одном и том же.