Пол Гэллико. Колдовская кукла
Сегодня — ровно три года, как я впервые увидел ту странную, прелестную куклу в мелочной лавчонке Джима Картера на Эбби-лейн, сразу за углом от моей двери с бронзовой табличкой «Стивен Эмони, терапевт». И я чувствую, что надо изложить на бумаге события, которые за этим последовали, хотя и боюсь, что рассказ мой получится грубоват — ведь я не писатель, а врач. Я хорошо помню тот день. Над Темзой светило осеннее солнце, угольный дым от речных судов мешался с запахом бедности. Цветочный лоток на углу пестрел георгинами, астрами и хризантемами, а где-то неподалеку шарманка играла «Однажды вечером волшебным». Обойдя угол и оказавшись перед магазинчиком, я привычно скользнул глазами по жалкой россыпи игрушек за пыльным стеклом и вспомнил, что скоро у племянницы день рождения. Я остановился и стал высматривать что-нибудь в беспорядочной мешанине, где игрушечная пожарная машина и оловянные солдатики соседствовали с леденцами в ярких обертках, дешевые крикетные шары, щитки и биты — с чернильницами, перьями, скрепками, комиксами и бульварными романами. Вдруг мой взгляд остановился на кукле в дальнем конце витрины. Ее было почти не видно за другими игрушками и слоем многолетней пыли на окне, но я увидел, что сама она лоскутная, а личико — нарисованное, по-детски нежное и трогательное. Я не мог ее хорошенько разглядеть, но она сразу приворожила меня, как будто окликнула. Между нами установилась невидимая связь. Так бывает, когда встретишь в гостях очень красивую девушку или незнакомца, чья внешность тебя поразит и надолго останется в памяти. Я вошел к Джиму и на его «Доброе утро, док, никак за табачком пожаловали?» ответил: — Дайте посмотреть тряпичную куклу, вон там, в углу, за роликовыми коньками. Хочу послать племяннице. Брови у Джима поползли наверх, к лысине; он обошел прилавок, хлопая полами вытертого пиджака. — Куклу? — спросил он. — Она стоит уйму денег, вам столько не заплатить. Ручная работа. Все же он снял ее с витрины и протянул мне, и снова я испытал потрясение. Сшита она была просто на диво — длиной не более фута, мягкая и податливая, словно под одеждой у нее плоть и кровь, а не туго скрученные лоскутки. Она и впрямь была сделана вручную. Неведомый художник придал ее чертам такое правдоподобие, такую грацию тельцу, что она казалась совсем живой. Мало того. Можно ли сказать про куклу, что она по-женски привлекательна — формой головы, длиной и пропорциями ног, округлостью бедер? Возможно ли, чтоб чувство было простегано в швах, очерчивающих крохотную фигурку? Держа ее в руках, я ощущал что-то теплое, загадочное, женственное, и понял, что, если не положу ее немедленно, то уже не смогу оторваться. Я положил ее на прилавок. — Сколько, Джим? — Четыре фунта. Теперь пришел мой черед удивляться. Джим сказал: — Я ведь предупреждал. Я накинул-то всего пару шиллингов. Не хочу наживаться на вас, док. Берите за три фунта пятнадцать. В больших магазинах ей дают за них по шесть, а то и по семь фунтов. — Кому «ей»? — Женщине с Хардли-стрит, которая их шьет. Она тут уже больше года. Я у нее и купил. — Какая она? Как ее зовут? Джим ответил: — Точно не скажу. Что-то вроде «Язва». Рыжая, накрашенная, вся в мехах. Не в вашем вкусе, док. Я не мог этого понять, не мог даже взять в толк, что общего между женщиной, которую описал Джим, и маленьким изысканным существом на прилавке. — Беру, — сказал я. Мне не по карману такие траты — моя практика из самых бедных, где вправду становишься врачом. И все же я не мог оставить ее здесь, среди спичечных коробков и пыльной бумаги. |
