Еще глупее я чувствовал себя дома, когда укладывал посылку. Я вновь дотронулся до маленького тельца и понял, что не хочу с ней расставаться. Она наполнила собой крохотную спальню, примыкающую к кабинету.

С почты я вернулся, полагая, что разделался с этим навсегда. Не тут-то было. Кукла не шла у меня из головы. Я часто думал о ней и всякий раз пытался вызвать в памяти неприятное ощущение от слов «рыжая и накрашенная». Все напрасно. Я уже всерьез подумывал о том, чтобы разыскать женщину. Тут в моем квартале вспыхнула ветрянка, и надолго заслонила все остальное.

Прошло несколько недель. Как-то зазвонил телефон, и женский голос спросил:

— Доктор Эмони?

— Да.

— Я проходила мимо и увидела вашу табличку. Дорого ли вызвать вас на дом? Сколько вы берете за визит?

Мне не понравился и сам голос, и его тон, однако я ответил:

— Пять шиллингов. Если вы застрахованы или действительно не можете заплатить, я не возьму ничего.

— Ладно. Пять шиллингов я найду. Но не больше. Моя фамилия Язвит. Роза Язвит. Дом на Хардли-стрит, рядом с бакалеей. Просто входите — и сразу на второй этаж.

Я нашел дом и поднялся по узкой, в два пролета, лестнице, скрипучей и плохо освещенной. Дверь была приоткрыта, и я понял, что меня разглядывают в щелочку. Потом неприятный голос сказал:

— Доктор Эмони? Входите. Я — Роза Язвит.

Меня обдало ароматом дешевых духов. Она была очень высокая. Все в ней — морковные волосы, темные узкие глаза, ярко накрашенные губы — дышало здоровьем и броской, животной красотой. Я дал бы ей лет сорок пять или немного больше.

Однако главное потрясение ждало меня впереди. Типичная старая лондонская гостиная, она же спальня, была обставлена с жеманной претензией — плохие репродукции, атласные подушечки, дешевые флакончики из-под духов. А по стенам, на кровати, даже на старом чемодане — куклы, больше десятка, все разные, и все исполненные того же дивного очарования, которое пленило меня несколько недель назад. Я понял, что передо мной — автор этих изумительных творений.

Роза Язвит сказала:

— Высокий, красивый, брюнет. Не рано вам людей-то лечить?

Я ответил ей резко. Я был зол и растерян. Горько видеть эти трогательные, прелестные существа среди такой безвкусицы и знать, что их сделала эта кошмарная женщина.

— Я старше, чем вам кажется, — ответил я, — и внешность моя вас не касается. Не хотите у меня лечиться — я уйду.

— Ну, ну, доктор! — сказала она. — Разве вам не лестно?

— Я не нуждаюсь в ваших комплиментах. Вы больны?

— Не я, сестра. Я вас провожу.

Я не мог просто так выйти из комнаты и спросил:

— Вы делаете этих кукол?

— Да, — ответила она. — А что?

Я пробормотал:

— Купил как-то такую племяннице…

Она хохотнула.

— Не иначе, выложили кучу денег. Они нарасхват. Ну, идемте!

Она провела меня по коридору и, приоткрыв дверь в какую-то комнатенку, крикнула:

— Мэри, это доктор!

Потом, не впуская меня, сказала очень громко:

— Не удивляйтесь, доктор, она у нас увечная!

У окна сидела бледная девушка в халатике, и я успел увидеть безграничное отчаяние на ее лице. Я снова разозлился; такими словами искалечишь и здорового. Женщина не просто сообщала мне, что Мэри — не такая, как все; нет, она напоминала об этом самой Мэри.

Той было никак не больше двадцати пяти лет.