С первого посещения я запомнил ее милый облик, прелестный лоб, круглую головку, слишком большую для такого худенького тельца, и тусклые нездоровые волосы. Запомнил я и странные губы — жалобные, бледные, трепетные. Но увидел я и другое, и сперва удивился, а потом чуть не задохнулся. Рядом с ней стояли два столика. На одном были разложены кисти и краски, на другом — тряпочки, лоскутки, иголки и нитки.

Ее физический недостаток не имел отношения к теперешней болезни, однако я заметил его с порога, по тому, как она сидела — и удивился. Вам не станет понятней, если я скажу, как это называется по-научному, но болезнь, которую я заподозрил с первого взгляда, вылечить можно.

Я спросил:

— Вы можете ходить, Мэри?

Она чуть заметно кивнула.

— Пожалуйста, — сказал я, — подойдите ко мне.

— Нет, — взмолилась она. — Не надо, не заставляйте!

Меня тронул ее жалобный голос, но я должен был убедиться. Я сказал:

— Простите, Мэри. Пожалуйста, сделайте, как я прошу.

Она неуверенно встала и заковыляла ко мне, приволакивая левую ногу. Я убедился, что прав, бодро улыбнулся и протянул ей руки. На какое-то мгновение наши взгляды встретились, и я понял — ее смыло, она тонет в темной пучине отчаяния. Воздух вокруг меня задрожал от безмолвного крика о помощи. Руки ее взметнулись, потянулись ко мне в ответном жесте и бессильно упали. Чары были разрушены.

Я спросил:

— Давно это с вами?

Роза Язвит вмешалась:

— Мэри у нас калека вот уже десять лет. Я не для того вас вызвала. Она больна. Что с ней такое?

Да, она была больна. Может быть, смертельно. Я почувствовал это, едва переступив порог. Взглядом я попросил большую, вульгарную женщину выйти. Она только рассмеялась.

— Бросьте, доктор. Никуда я отсюда не уйду. Вы узнаете, что с Мэри, потом скажете мне.

Закончив осмотр, я вместе с Розой вышел в гостиную.

— Ну? — спросила она.

Я сказал:

— Вы знаете, что этот ее… недостаток можно устранить. При хорошем лечении она пойдет нормально через…

— Замолчите! — Яростный крик ударил меня, как пощечина. — И чтоб я от вас этого больше не слышала! Я ее знающим людям показывала. Не хватало, чтоб всякие молодые идиоты понапрасну ее обнадеживали. Только заикнитесь, и ноги вашей здесь не будет. Я хочу знать, чем она больна. Она плохо ест, плохо спит и плохо работает. Что вы нашли?

Я ответил:

— Пока не знаю. Я не увидел никаких органических нарушений. Но что-то не так. Мне надо будет еще раз посмотреть. Пока я пропишу тонизирующее, а через несколько дней загляну.

— И молчите, ясно? А то найду другого доктора.

— Хорошо, — сказал я. Главное, чтоб я мог приходить к Мэри. Дальше будет видно.

Берясь за шляпу и чемоданчик, я сказал:

— Если я не ослышался, вы говорили, что шьете этих кукол сами.

Она сперва опешила, будто не ожидала, что я вернусь к этому разговору. Потом буркнула:

— Я их придумываю. Иногда разрешаю ей немножко помочь, чтоб меньше думала о своей никчемности.

Однако, когда я снова вышел в яркий осенний день, и увидел, как дети бросают мяч через стену старой пивоварни, я понял, что Роза Язвит солгала, а я — отыскал душу, воплощенную колдовской куклой. Но холодное чутье врача предупреждало: если не разгадать причину ее недуга, душе этой недолго оставаться на земле.

Позже я узнал, что ее зовут Мэри Нолан, и она медленно умирает без всякой видимой причины.