— Шкуру не портить! — еще издали закричал Грейф, но великан уже замахнулся в четвертый раз, и бич с оттяжкой ударил по спине девушки.

Каисса ответила на этот удар даже не вскриком, а всхлипом, но она еще была в сознании, и глаза ее впились в кончик бича, который просвистел рядом с ее лицом.

Шершавая кожа бича была покрыта кровяной росой, и на кончике дрожала красная капля. Принцесса видела, как она сорвалась и полетела к земле.

Кровь принцессы Баргаута пролилась на землю. Даже одной капли было вполне достаточно, а за первой последовали другие.

Каисса попала в рабство по воле брата своего Родерика. Бичеванию до крови она подверглась только потому, что попала в рабство. А значит, это Родерик виноват, что пролилась ее кровь.

Подбежав к позорному столбу, Грейф первым делом заехал в морду Эрлину — не потому, что болел душой за своего случайного и временного союзника Родерика, а только потому, что Эрлин с великаном попортили шкуру ценному товару.

Бить великана Грейф не рискнул, но тот сам бросил бич. Экзекуция закончилась.

Приблизившись к обвисшей на веревке рабыне, что недавно была принцессой, Грейф подумал грешным делом, что она сошла с ума от непривычного обращения.

У девушки подкашивались ноги, и было похоже, что она вот-вот потеряет сознание — но она не плакала и не стонала от боли.

Она смеялась.

Братья Грейф и Эрлин подвели ее к костру и рывком бросили на колени с возгласом:

— Смотри отец, какой трофей ты добыл твоей смертью.

Нагая рабыня Каисса уже не смеялась. Поскольку ее шкура все равно была попорчена по вине младшего из братьев, старший решил, что не будет вреда, если заклеймить ее каленым железом.

Крик принцессы, когда к ее левому плечу прикоснулось раскаленное клеймо Ингера из Ферна, слышали, наверное, даже в черном замке.

И теперь она повиновалась аргеманам без сопротивления. Казалось, она вообще не понимает, что с ней делают, куда ведут и зачем ставят на колени — настолько бессмысленным было выражение ее лица.

Но едва огонь охватил сложенный из дерева холм, на сооружение которого жители Форабергена потратили целый день, с вершины его раздался крик еще более жуткий, чем тот, что издала сама Каисса, когда в ее тело впилось клеймо.

Этот крик словно разбудил Каиссу. Она подняла голову, пытаясь разглядеть, кто это там кричит.

Каиссу подвели к костру в самый последний момент перед зажжением огня, и она не знала, что мертвый Ингер из Ферна находился на вершине костра не один. С ним была живая невольница — девушка немногим старше Каиссы.

Ее связанную и обнаженную уложили рядом с телом короля Таодара, а один из аргеманов, охранявших Барабина, шепнул Роману, что раньше обычаи были еще круче. Вместе со знатным аргеманом сжигали его жену.

Однако еще живые знатные аргеманы рассудили однажды здраво. Ведь сжигают женщину не просто так, а для того, чтобы воин не скучал на райском острове за последним морем. Так не лучше ли будет, если спутницей его на том острове станет не старая сварливая жена, а самая красивая из его молодых рабынь.

Многие жены были против, и в некоторых северных кланах вдовы до сих пор кончают жизнь самоубийством, чтобы последовать за мужем на райский остров. Но в Таодаре такого нет — тем более, что многие аргеманы переселились сюда вообще без жен и обходятся одними невольницами.

У самого Ингера из Ферна жена давно умерла. Зато невольниц у него было много, и некоторые из них имели детей. Причем сыновья их не были поражены в правах, поскольку у аргеманов главную роль играет не происхождение, а воинская доблесть.

Оттого Грейфу и Эрлину приходилось принимать в расчет не только их единокровного брата Гунара, но и нескольких сыновей Ингера от невольниц.