И теперь Роман Барабин был вынужден отдуваться за его галлюцинации, выдумывая новый миф о том, что барон вероломно напал на сторукого великана, когда тот спал, и убил его ударом копья. Из-за чего, собственно, самому Роману и пришлось вступить в честный бой, в результате которого Дорсет лишился своего именного меча.

— Вот так и рождаются нездоровые сенсации, — сказал Барабин по-русски, завершив это эпическое повествование. И он был по большому счету прав — с одним только небольшим уточнением.

В доисторическом обществе место сенсаций занимают сказки и легенды, и нет никакого сомнения в том, что подвиги Геракла и свершения Ильи Муромца пошли гулять по свету из уст в уста точно таким же образом.

Барабин же, надо отметить, сказок не любил и к фантастике был довольно равнодушен. Но раз уж жизнь закинула его в совершенно фантастические условия, приходилось выкручиваться. И выдумывать на ходу безумные легенды, которые почему-то беспрекословно принимались окружающими на веру.

Между тем самого Романа гораздо больше волновали вопросы житейские. Например, за каким чертом в Таугас приперлись аргеманы численностью не больше батальона и что они, даже разгромив под корень отряд майордома Груса, смогут сделать против всего королевского войска.

Да, и кстати — сколько в том войске человек?

На последний вопрос лучше других смог ответить оруженосец майордома Груса.

— С королем идут полторы тысячи рыцарей, три тысячи янычар и кшатрии Кипруса Лонга, — сказал он, предоставив Роману самому соображать, что число рыцарей надо умножить как минимум на три, чтобы учесть оруженосцев и гейш.

Но все равно больше десяти тысяч воинов в небывалом войске короля Гедеона не вытанцовывалось.

Оруженосец, правда, утверждал, что всего воинов в этой армии аж шестнадцать тысяч, и делал круглые глаза, намекая, что это сумасшедшая цифра.

Он даже открытым текстом доверительно сообщил, что больше было только у королевы Тадеи в период наивысшего расцвета Баргаута.

Однако Барабина это не впечатлило. Даже несмотря на то, что в замке Ночного Вора по его примерным подсчетам было от силы несколько сотен бойцов.

Но в любом случае три сотни аргеманов вряд ли имели шанс остановить на дороге войско, численно равное дивизии полного формирования. И Барабин счел нужным высказать свое сомнение вслух.

— А они хотят закрыть ближний перевал, — густым баритоном пояснил седовласый рыцарь, примкнувший к группе Барабина на холме. — А может, будут штурмовать Беркат.

Беркат — это была заговоренная крепость на полдороге к замку, и Барабин слегка удивился. Жителя Таугаса уверяли, что врагу к ней не подступиться.

— Это верно, колдовством ее не взять, — подтвердил седовласый рыцарь. — А штурмом можно, если очень надо. Ночной Вор сейчас тоже, наверное, в замке не сидит. Если они на Беркат с двух сторон навалятся — как пить дать возьмут.

«А какого же черта вы в деревне водку пьянствовали и беспорядки нарушали, вместо того чтобы усилить гарнизон крепости?» — захотелось спросить Барабину. Правда, вслух на полуанглийском языке вопрос получился менее красочным, но суть была именно такова.

Ответ седовласый рыцарь дал, не задумываясь и даже как будто не ощущая нелепости своих слов в создавшихся условиях.

— Так приказал король, — произнес он. — Его величество поручил нам охранять дорогу и побережье.

— Хорошо же вы их охраняли! — в сердцах бросил Барабин, но его гнев ничего уже не мог изменить.

Таугас был потерян, и Барабин отметил про себя, что его пребывание в королевстве Баргаут складывается как-то очень неудачно.

С первых часов ему все время приходилось отступать, причем по большей части — со стремительностью панического бегства.