Услышав шипенье, доносившееся из сковородки, которую она поставила на плиту, Роуэн очнулась и выключила газ. Стараясь успокоиться, она вынула из волос заколку, тряхнула головой так, что волосы рассыпались у нее по плечам, и прижала ладони к пылавшим щекам. Когда Эван внезапно появился в дверях, сердце у нее сжалось от тоски и желания, и виноватая улыбка тронула губы.

– Обед еще не готов... боюсь, что я задумалась и потеряла счет времени.

– Да? – Он не ответил на ее улыбку, и в его зеленых глазах промелькнула тревога.

Роуэн сразу поняла, о чем он подумал.

– Я не думала ни о Греге, ни обо всем остальном, – быстро сказала она.

– Тогда о чем? – В ожидании ответа Эван взял из стеклянного шкафчика высокий стакан и налил в него воды из-под крана.

– По правде сказать, я думала о тебе. – Отведя от него взгляд, Роуэн оглянулась, ища, чем бы ей заняться. Открыв ящик, она вынула чистое чайное полотенце и начала вытирать кружку, которая стояла верх дном на сушилке.

– Обо мне? – Одна изогнутая черная бровь исчезла под прядью упавших на лоб волос. Эван прислонился к столу, явно не торопясь удалиться.

Жалея, что не может унять лихорадочное сердцебиение, Роуэн с еще большей энергией принялась тереть полотенцем сухую кружку.

– Я думала о том, как у тебя дела... как ты чувствуешь себя. Ты ничего не говоришь мне.

Ее опасения оправдались. Эван мгновенно насторожился – точно опустилась решетка, защищающая внутреннюю часть крепости. Сделав большой глоток воды, он решительно поставил стакан на стол и вытер рукой рот.

– Я чувствую себя прекрасно. Тебе не о чем беспокоиться.

– Но я действительно беспокоюсь о тебе, Эван!

– Тогда перестань. – Он презрительно скривил губы и отвел взгляд. – Я не маленький мальчик, разве ты не видишь? Я сам могу побеспокоиться о себе.

– Но... ведь каждому человеку нужно, чтобы кто-нибудь беспокоился и заботился о нем. Никто не может жить в полном одиночестве.

Эван резко обернулся и поймал взгляд Роуэн, который был полон искреннего сочувствия. Если бы она не знала, какое нежное сердце бьется в его груди, она в ужасе отпрянула бы, увидев свирепое лицо, искаженное гримасой ярости.

– Ты можешь испытывать подобные чувства... вполне оправданные при данных обстоятельствах; но у меня, Роуэн, их нет. Мы друзья, но, если это означает, что ты будешь вечно печься о моем благополучии, я сию же минуту выйду в эту дверь и никогда не возвращусь.

От страха она на мгновение потеряла дар речи, но не сдалась.

– Ну почему ты такой упрямый и неуживчивый? Неужели ты собираешься провести так оставшуюся жизнь? Отталкивая людей, держась от них на расстоянии, не позволяя никому заботиться о тебе?

– Это мое дело! – Эван в ярости двинулся к двери.

Поддавшись внезапной вспышке гнева, Роуэн подскочила к нему и схватила за руку.

– Мы занимались любовью... – У нее задрожали губы. – Неужели это ничего не значит для тебя?

Эван не вырвал свою руку. Он схватил Роуэн и, резко дернув, притянул к себе так, что она ударилась о его грудь. Потемневшими, как небо перед бурей глазами, он вглядывался в глубину встревоженных карих глаз.

– Это значит, что у нас был замечательный секс, – резко заявил он. – Но из того факта, что я испытываю к тебе сильное физическое влечение, не следует, что у нас отношения, благословленные небесами. Я не верю, что они существуют. Посмотри, что произошло с тобой; если этого не достаточно, чтобы убедить тебя, подумай о том, что случилось со мной. Я буду твоим любовником, Роуэн, но я не стану навеки твоим... Поняла?

С ее губ едва не сорвалось жестокое унизительное слово, но Роуэн была слишком потрясена, чтобы произнести его. Она сильно прикусила нижнюю губу, тщетно пытаясь скрыть от него обиду и отчаяние.