Она прихватила накидку, поскольку не собиралась возвращаться еще долго, может быть, и на ужин не пойдет – и это мистер Бриггс будет виноват, что она останется голодной – и еще раз на всякий случай глянув в окно, выскользнула из дома и скрылась под покровом деревьев на зигзагообразной тропе, где уселась на скамейку, одну из тех, что были расставлены на каждом повороте, чтобы дать возможность отдышаться тем, кто поднимался к замку.

Ах, как здесь мило, подумала Скрэп, издав вздох облегчения. Как прохладно. Как чудесно пахнет. Между соснами она видела тихую воду маленького залива, огоньки, зажигавшиеся на другой его стороне, а вокруг нее был зеленый полумрак, в котором еще виднелись розовые гладиолусы и белые маргаритки.

Ах, как мило. Как спокойно. Ничто не шелохнется – ни листик, ни травинка. Единственными доносившимися до нее звуками был лай собак где-то на холмах да отдаленные голоса, когда внизу, на площади, открывалась дверь ресторана, но потом дверь закрывалась, и голоса тут же исчезали.

Она снова удовлетворенно вздохнула. Ах, как…

Вздох застрял в груди. Что это?

Она подалась вперед, напряженно прислушиваясь.

Шаги. По дорожке. Бриггс. Все-таки отыскал ее.

Бежать?

Но нет – шаги доносились снизу, не сверху. Кто-то шел из деревни. Наверное, Анджела с провизией.

Она снова расслабилась. Но это было мало похоже на легкую, быструю походку юной Анджелы, кто-то поднимался медленно, с передышками.

«Шаги того, кто не привык ходить по горам», – подумала Скрэп.

Мысль о том, что, наверное, стоило бы вернуться в дом, ей и в голову не пришла. Она не боялась ничего на свете, кроме любви. Пираты или убийцы как таковые не внушали ужаса дочери Дройтвичей – она испугалась бы их лишь в том случае, если б они перестали быть пиратами и убийцами, потому как влюбились бы в нее.

В следующее мгновение шаги свернули на ее отрезок дорожки и остановились.

«Решил отдышаться», – подумала Скрэп, не поворачиваясь.

Но поскольку он – а по звуку шагов Скрэп определила, что это мужчина – не двигался, она обернулась и с глубочайшим изумлением увидела человека, с которым часто встречалась в Лондоне, – на автора занимательных исторических романов мистера Фердинанда Арундела.

Она уставилась на него. В том, что ее преследовали, для нее ничего удивительного не было, удивительно было, каким образом он ее нашел. Мать клятвенно обещала никому не рассказывать о ее местонахождении.

– Вы? – спросила она, чувствуя себя преданной. – Здесь?

Он подошел к ней и снял шляпу. Лоб был покрыт капельками пота от непривычки взбираться в гору. Он выглядел пристыженным и смотрел на нее умоляющими глазами, словно преданный, но провинившийся пес.

– Простите меня, – сказал он. – Леди Дройтвич рассказала мне, где вы, а поскольку я проезжал мимо по дороге в Рим, то решил выйти в Медзаго и посмотреть, как вы тут устроились.

– Но… Разве мама не сказала вам, что я здесь отдыхаю от всего и всех?

– Да, сказала. Вот почему я не решился нарушить ваш покой раньше. Я подумал, что, наверное, вы весь день спите, а к вечеру встаете, чтобы поесть.

– Но…

– Я знаю. Мне нечего сказать в свое оправдание. Но я не мог удержаться.

«Вот результат того, что мама вечно приглашает на ланч писателей, а я кажусь гораздо более приветливой, чем на самом деле», – подумала Скрэп.

Она была приветливой с Фердинандом Арунделом– он ей нравился, точнее, не был неприятен. Он казался общительным, простым человеком, и у него были глаза доброй собаки. И хотя было очевидно, что он ее обожает, в Лондоне он даже и не пытался ее присвоить.