Ванную обустроили совсем недавно, и она была предметом гордости и благоговейного страха всех слуг. Колонка была патентованной, но что это означало – не понимал никто. Длинная типографская инструкция по эксплуатации висела на стене, и в ней часто попадалось слово «pericoloso» . Когда миссис Фишер, сразу по прибытии потребовавшая ванну, увидела это слово, она вернулась к себе в комнату и приказала принести принадлежности для обтирания. А когда все остальные обнаружили, как выглядит пользование ванной комнатой, как неохотно оставляют их слуги наедине с колонкой, как отказывается выходить Франческа, которая, повернувшись спиной к моющейся, надзирает за краном, как прочие слуги, трепеща, ждут за дверью, пока купальщица не выйдет живой и здоровой, они тоже перешли на тазики и губки.

Однако же мистер Уилкинс – мужчина, и ему наверняка потребуется настоящая ванна. Скрэп прикинула, что это займет порядочно времени. Потом ему надо распаковать вещи, а учитывая, что он провел ночь в поезде, он, возможно, проспит до вечера. Так что будет под присмотром весь день, и его выпустят на них только за ужином.

Скрэп пришла к выводу, что в своем саду она будет в безопасности и, как обычно, встала после завтрака, как обычно, оделась, одним ухом прислушиваясь к звукам, означавшим появление мистера Уилкинса – как его багаж заносят в комнату Лотти на другой стороне холла, как хорошо поставленным голосом образованного человека он сначала спрашивает у Лотти: «Должен ли я что-то дать этому человеку?», и сразу же после этого: «Могу ли я принять горячую ванну?», и голос Лотти, радостно заверяющей его, что нет, он ничего этому человеку не должен, потому что это садовник, и да, он может принять горячую ванну. Вскоре холл наполнили знакомые звуки: вот пронесли дрова, притащили воду, беготня, вопли – в общем, обычная суета вокруг ванны.

Скрэп закончила одеваться, постояла у окна, ожидая, когда мистер Уилкинс пройдет в ванную. Когда он там обоснуется, она выскользнет, устроится в своем саду и продолжит искать смысл собственной жизни. Она уже прилично продвинулась в поисках. Она реже засыпала в процессе и все больше склонялась к убеждению, что слово «мишура» вполне применимо к ее прежнему существованию. Также она опасалась, что будущее ее выглядит мрачно.

Тут она снова услышала поставленный голос мистера Уилкинса. Дверь в комнату Лотти открылась, и он, выходя, осведомился у нее, как пройти в ванную.

– Сам увидишь – возле нее всегда целая толпа, – ответила Лотти, и Скрэп с радостью отметила, что ее голос был все таким же веселым.

В холле прозвучали его шаги, потом послышались шаги сбегающей по лестнице Лотти, затем короткое препирательство возле двери в ванную – хотя вряд ли можно назвать препирательством хор возбужденных голосов с одной стороны и безмолвную решимость, как рассудила Скрэп, принимать ванну в одиночестве.

Мистер Уилкинс итальянского не знал, и слово «pericoloso» никак на него не повлияло – или не повлияло бы, если б он обратил внимание на висевшую на стене длинную инструкцию. Он твердо закрыл дверь, пресекая попытки Доменико проникнуть внутрь, заперся, как поступил бы любой мужчина, намереваясь принять ванну, и подумал, что у этих иностранцев своеобразные стандарты поведения, поскольку и мужчины, и женщины определенно собирались присутствовать при его купании. В Финляндии, он слышал, местные женщины не только присутствуют при купании, но даже лично моют путешественников. Однако он не слыхал, чтобы такое было принято в Италии, которая ранее представлялась ему страной более близкой к цивилизации – возможно, потому что путешественники чаще посещали Италию, нежели Финляндию.

Беспристрастно размышляя об этом и тщательно сравнивая претензии на цивилизованность Италии и Финляндии, мистер Уилкинс влез в ванну и закрыл кран. Естественно, закрыл.