С обеих сторон она зажата полчищами белых червячков, молча справляющих пир на гниющей земле.
Она собирается вскочить в седло, но, как это часто бывает во сне, на лошади уже нет ни седла, ни стремян. Влезть на нее невозможно. Она шарит по спине кобылы, потом заходит с другой стороны, надеясь, что седло просто сбилось. Но и там ничего нет, и она чувствует, что шевелящиеся обочины дороги подступают все ближе. Подминая под себя цветы и травы, заполняя каждую ямку, на нее с обеих сторон надвигаются чудовищные валы белых червей.
Элис закричала что было силы, и этот крик разорвал тонкую ткань сна; она открыла глаза, рывком села и проснулась в холодном поту.
— Господи боже мой. Господи боже мой, — твердила она в темноте.
В замке все было тихо, гроза отошла. За окном раздавалось лишь мягкое бормотание летнего дождика, сквозь чистые облачка небо светлело — близился рассвет.
— Господи боже мой, — повторила Элис.
Она перевернула мокрую от пота подушку и повыше натянула одеяло. Ей было холодно, она дрожала всем телом, словно промокла под проливным дождем.
— Какой ужасный сон, — сказала она в тишине спальни. — Какой кошмар. Какая чушь. Чушь и чепуха.
Она покрутила головой, снова легла на подушку и подоткнула одеяло — ей все еще было холодно.
— Чушь, — тихо произнесла она. — Чепуха.
И через минуту уснула. И ей снова снился сон. Она снова ехала на своей прекрасной кобыле по дороге. И снова приметила нужное растение, остановила лошадь и бросилась к усеянной цветами обочине. Под листьями шевелилось что-то белое.
Элис отпрянула, подумав, что это опять какой-то червяк, а может, змея. Потом пригляделась и увидела маленькую белую человеческую ручку. Она громко вскрикнула, но крика не получилось, из груди вырвался лишь слабый стон.
Вот ручка отодвинула листик щавеля, и из травы показалась маленькая восковая кукла. Это был Хьюго, наиболее обезображенный из всех трех. Безглазый, безухий, безротый, на руках ни пальчика. Раскачиваясь на маленьких ножках, он пробрался сквозь заросли травы и ступил на дорогу. А за ним, словно игрушечные солдатики, появились и остальные двое. Фигурка лорда Хью, сгорбленная и, видимо, усталая, решительно шла за Хьюго, следом плелась Кэтрин. Не в силах оторвать от них глаза, Элис наклонилась пониже. Фигурка Кэтрин изменилась. Огромный жирный живот исчез, словно кто-то оторвал его. На его месте зияла глубокая ямка с рваными краями. И с каждым шагом кукла оставляла за собой небольшой след, как змея, что-то липкое и противное — это из раны в животе капал расплавленный воск.
— Куда вы идете? — осведомилась Элис.
От ее слов крохотный лорд Хью и леди Кэтрин замерли на месте. Но бедный Хьюго не мог ни слышать ее, ни видеть, ни обонять, ни говорить с ней. Он продолжал двигаться дальше, словно заведенная игрушка.
— В Каслтон, — простодушно пропищали восковые человечки. — Мы хотим найти нашу матушку, которая нас сделала.
— Но я же похоронила вас! — воскликнула Элис. — Я закопала вас в освященной земле. Вы должны лежать там. Вот и лежите! Лежите и не шевелитесь, я вам приказываю.
— Но нам нужна матушка, — возразили они тоненькими, чистыми голосками. — Нам нужна наша матушка, сестрица Анна, она наша матушка.
— Нет! — закричала Элис, и собственный крик разбудил ее.
Тут хлопнула дверь, в комнату вбежала Мэри и тревожно спросила, не заболела ли она.
— Нет, — повторила Элис и, почувствовав прикосновение служанки к своей руке, окончательно проснулась.
Но все равно услышала ответ кукол, долетевший за три мили с Каслтонской дороги.
— Ты нужна нам, матушка! — радостно верещали они. |