— И скорей раздевайся, Хьюго, мои сестры примут тебя только голым.

Медленными движениями он стал стягивать с себя одежду: земляной корень уже успел пробежать по его жилам, руки и ноги отяжелели и плохо слушались, глаза потемнели, зрачки расширились.

— Элис, ведьмочка ты моя, — пробормотал он.

— Ложись на кровать, — велела она. — Мои сестры спешат к нам. Еще удар грома, и они появятся. Слушай, Хьюго! Когда в небе полоснет молния, они сразу падут к нам с облаков, с криками и смехом, и волосы у них за спинами будут подобны черному пламени. Вот они, уже приближаются! Вот они, вот они!

Обнаженная Элис стояла перед узкой бойницей, вытянув вперед руки.

— Я вижу их, — говорила она. — На фоне светлого неба, озаренного молнией, я вижу, как они идут к нам, Хьюго. Эй, сестры мои! Сюда! Я здесь! Возьмите меня позабавиться с вами, поиграть с громом и молнией!

В узкое окно влетел сильный порыв ветра. Элис, воспламененная чувством вины и страстным желанием, ощущая лихорадочное возбуждение, хохотала, словно безумная, а струи дождя хлестали ее нагое тело.

— О, как хорошо! — стонала она.

Холодные капли жалили ей соски тысячами нежных укусов.

— О, как хорошо! — повторяла она.

Затем Элис повернулась к Хьюго — она была в том состоянии, когда человек теряет всякую осторожность, — и беспечно предложила:

— Пошли отсюда на воздух. На крышу круглой башни.

— На воздух, — хрипло отозвался Хьюго.

Элис накинула на голое тело темно-синий плащ, а плечи Хьюго обернула одеялом. Она провела его через галерею, и он, спотыкаясь, послушно плелся за ней, потом они спустились по лестнице и прокрались по коридору в круглую башню. Старый лорд все еще оставался в зале, а в караульной никого не было. Элис и Хьюго вошли внутрь и по темным узеньким ступенькам поднялись мимо комнаты старого лорда, потом мимо покоев Хьюго и дальше по лестнице на самый верх башни.

В защищенном от непогоды углу стояли клетки почтовых голубей. Элис вдруг захотелось выпустить их, швырнуть на волю буйных, шальных ветров, которые бы закружили бедных птиц и унесли далеко, и те заблудились бы и никогда не нашли дороги домой. Кроме клеток, на крыше ничего не было; перекрытая шиферным сланцем, она выглядела негостеприимно; казалось, башня находится в самом центре разбушевавшейся стихии. Дико завывал ветер, его яростные порывы оглушали, даже собственных слов было не разобрать. Элис шагнула к парапету и взглянула на землю.

Высокие стены падали отвесно, внизу едва виднелось основание башни, которая вырастала, как некий странный утес, взметнувшийся из скалы, уходящей в реку. Вспышка молнии осветила торчащие из воды блестящие мокрые камни; они вздымались, будто острые пики, а под ними неистово бились и пенились черные волны реки, украшенные белыми гривами. Элис подставила лицо безжалостным струям дождя; ее плащ развевался за спиной.

— Вот они, здесь! — пронзительно завопила она. — Вот они, сестры мои, они берут нас с собой, зовут играть с громом и молнией! Ты видишь их, Хьюго?

Порыв ветра сорвал с его плеч одеяло и унес прочь, словно пушинку. Дождь яростно хлестал его стройное белое тело. Он закинул голову и захохотал, и ветер, словно откликнувшись на его смех, набросился на него потоками холодной воды.

Элис обхватила руками Хьюго, зажала его бедро у себя между ног, и так они стояли под ливнем, глядя во тьму. На секунду их ослепляла молния, затем они снова погружались в беспросветный мрак.

— Ты чувствуешь с нами сестер моих? Мы несемся с ними по волнам бури. Нас швыряет из стороны в сторону. Буря беснуется, мечется ветер, молния рвет небо, и сердито грохочет гром. Буря — наша с тобой возлюбленная сестра. Обними ее, слейся с ней, Хьюго.