Кентон замер, выжидая. Опасность сгущалась вокруг него грозовой тучей, и Кланет наблюдал за всем сквозь свой чародейский котел. Потому Кентон ждал, понимая, что должен понять сон Шарейн, принять во внимание ту фантазию, в которую погружен ее разум, прежде чем разбудить ее. Так сказал ему синий жрец.

До Кентона донесся голос Шарейн:

– Кто видел взмахи его крыльев? Кто слышал звук его шагов, что подобен грохоту многих колесниц, отправляющихся в битву? Есть ли женщина, которая глядела ему в глаза?

Небо прорезала молния, грянул гром – казалось, он прогремел внутри самой комнаты. Едва его взгляд прояснился, Кентон увидел Шарейн, закрывшую глаза руками, отпрянувшую от окна.

А перед окном стояла фигура, огромная, сияющая, одетая в сверкающее золото – фигура бога!

Сам Бел-Меродах, спустившийся сюда на крыльях бури, все еще лучащийся молниями!

Так показалось Кентону на секунду, но затем он понял, что это жрец Бела в украденных доспехах своего бога.

Белая фигура, Шарейн, медленно отняла руки от глаз, так же медленно опустила их, воззрившись на сияющую фигуру. Она пошатнулась, опускаясь на колени, но затем гордо встала, глядя в скрытое шлемом лицо своими зелеными глазами, затянутыми пеленой сна.

– Бел! – прошептала она. И снова: – Владыка Бел!

– О прекрасная, – молвил жрец. – Кого ждешь ты?

– Кого же, кроме тебя, Повелитель Молний? – ответила она.

– Но почему ты ждешь меня? – вопросил жрец, не приближаясь.

Кентон, уже готовый прыгнуть вперед и атаковать, замер. Что же было на уме жреца Бела? Из-за чего он медлил?

Шарейн ответила, сбитая с толку, пристыженная:

– Это твой дом, Бел. Разве не должна ждать тебя в нем женщина? Я… Я дочь царя. И я долго ждала тебя!

– Ты красива! – ответил жрец, пожирая ее глазами. – Да… многие люди сказали бы, что ты красива. Но я бог!

– Я была прекраснейшей из принцесс Вавилона. Кто, как не прекраснейшая из всех, должна ждать тебя в твоем доме? А я прекраснейшая из всех… – сказала Шарейн, пребывающая в плену морока.

И вновь ответил ей жрец:

– Принцесса, каково тебе было с теми мужчинами, что находили тебя красивой? Скажи – сражала ли их твоя красота подобно сладостному яду?

– Думала ли я о мужчинах? – с дрожью в голосе вопросила Шарейн.

Голос жреца был тверд:

– Но многие мужчины думали о тебе, царская дочь. И яд, даже сладостный, все же причиняет боль. Я бог! Но даже я познал это! – Повисла тишина, а затем он спросил: – Как ты ждала меня?

– Я держала светильники зажженными, – сказала она. – Я приготовила для тебя лепешки и поставила на стол вино. Я была твоей служанкой.

– Многие женщины делали так для своих мужчин, царская дочь. Но я бог! – сказал жрец.

– Я прекраснее всех, – пробормотала Шарейн. – Принцы и цари желали меня. Взгляни, о Великий!

Радужный свет молний коснулся ее тела, едва прикрытого распущенными, свободно ниспадающими золотыми волосами.

Жрец отпрыгнул от окна. Кентон, одержимый ревностью из-за того, что сейчас другой взирает на ее красоту, рванулся вперед сквозь занавеси, чтобы сразить его.