Правда, одновременно, еще понял, откуда появилась поговорка «и хочется, и колется». Ее явно придумали во время секса на сеновале. Но даже эти неудобства не влияли на то, что происходило между нами.

Когда все закончилось, обнял Наташку, прижимая к себе. Никак не мог выпустить ее из рук. Я завалился на спину, а она, положив голову на мою грудь, устроилась рядом. Самое интересное, говорить не хотелось вообще ничего. Но тишина между нами не была гнетущей. Наоборот. Она напоминала что-то теплое, родное, обволакивающее.

Неожиданно дверь амбара скрипнула. Мы с Наташкой оба напряглись.

— Нет, ну что за люди…Раззявили на всю Ивановскую… По миру с такими бабами пойдёшь.

Голос принадлежал председателю.

Глава 15 (2):

О любви и сеновалах

Мы с Наташкой замерли. Оба. Не знаю, о чем думала она, а я, как в кино, увидел перед глазами кадры из своей прошлой жизни. Прям с раннего детства. И заканчивалась эта художественная нарезка сценой, в которой Николаич огромными ножницами отхватывает мне яички, а потом держит их в руке, трясет ими и хохочет громким, злодейским смехом.

Потому что именно это и произойдёт, если он нас сейчас спалит. А уж тем более, если спалит, чем мы тут занимаемся.

Обещал же, лишить меня самого дорогого.

— Что за бабы … — Продолжал бормотать председатель. — Надо, все в дом, а они… оставили открытую дверь. Это как вообще…

В этот момент, будто назло, у меня начал чесаться нос. Безумно. Сил нет терпеть, как.

Долбанное сено, которое было везде, логично, это же сеновал, решило, а почему бы и нет. Почему бы именно сейчас не начать лезть Жорику в рожу, щекотать и заставлять его чихнуть.

Я пихнул Наташку локтем в бок, а потом принялся показывать на свое лицо обеими руками. Мол, не могу больше. Сил нет. Она сначала не понимала, что пытаюсь ей изобразить, а потом до нее дошло. Девчонки округлила глаза. Она тоже прекрасно осознавала если чихну, это будет мгновенная смерть. Моя. Ее, возможно, отец пожалеет.

Председатель продолжал ковыряться внизу и уходить, похоже, не собирался. Вот не сидится человеку. Деятель, блин.

Наташка потянулась за платьем, которое валялось неподалеку, нырнула в него практически бесшумно. Потом глазами показала мне на маленькое окошко. Я в ответ глазами показал, что она сошла с ума. Ну, как показал… Вытаращил их, насколько возможно. Высота, может, и не сильно большая, но прыгать, по сути, с крыши тоже удовольствие невеликое. Ноги сломать можно. А там, как выйдет. С моей удачей шея тоже под угрозой.

Наташка закатила глаза вверх, намекая, будто я туплю. А потом руками изобразила что-то типа лестницы. Видимо, прыгать не придётся, слава богу. А то, как в анекдотах. Только у нас не муж пришел, а отец.

Девчонка вдруг резко сорвалась с места, натурально скаканула, как коза, к краю условного второго этажа, где лежало сено, а затем, свесив голову, окликнула председателя.

— Батя!

— Га! Епт…Наташка! — Его от неожиданности аж на месте подкинуло. — Ты чего там делаешь? Вот дурында. Кто ж подкрадывается?! Поседел.

— Ты итак седой, бать. — Резонно заметила девчонка.

— Поумничай мне! Я по второму кругу поседел.

Голос Николаича выдавал две эмоции. Первая — сильный испуг. Ясен пень, испугаешься тут. Когда в полумраке вдруг тебе резко в спину кричат. Вторая эмоция — сильное подозрение. Потому что явно Наташки здесь быть не должно. А она есть. И Николаич в этом факте увидел странность.