— Еп-а-а-а-а-а-ть…. — Пронесся мимо нас дед, балансируя на широком ремне, как заправский серфингист.

— Вот спасибо, сынок. Правда мать говорила. Ты — ветеринар от бога. А мы все, хватит тебе Клавдия. Думали, брешит. — Продолжала рассуждать Зинаида Стефановна, промокая слезы счастья кончиком платка.

— Па-а-м-а-агите-е-е… — Протащило деда в другую сторону на том же самом ремне.

— Какая Клавдия? — Я уставился на бабку с искренним изумлением.

— Так продавщица наша. Мать твоя. Мы ж ветеринара давно ждали. А она тебя с города заманила. С Москвы… Нет? Разве… — Зинаида Стефановна по моему лицу, видимо, сразу поняла ответ.

— Су-у-у-у-ка… — Донеслось издалека. Борька таки вынес рогами калитку, выскочив на улицу.

Я сел на корточки, закрыл лицо руками и заржал. Это было нервное.

Глава 5

— Так что ж ты сразу не сказал? Вот так делов натворили. — Зинаида Стефановна прикладывала в очередной раз к лицу деда Матвея тряпочку, смоченную в разведенном немного водой самогоне, и параллельно вела беседу со мной. Мы по-прежнему были во дворе. Я стоял, а Егорыч примостился рядом на маленьком самодельном стульчике, активно изображая страдальца.

Физиономия у него была, конечно, закачаешься. Вся побита, поцарапана, подрана, а под левым глазом расплылся весьма основательный синяк. Такое возникало ощущение, будто он выстоял пару раундов против бойца UFC.

На финальном этапе своего забега Борька, выскочив за ворота, ухитрился резким движением головы, дёрнуть волочившийся за ним ремень, подкинуть Матвея Егорыча вверх, отчего он всё-таки, нарушая законы земного притяжения, ушел в крутое пике, в ближайшие заросли шиповника, откуда выбрался матеря козла всеми существующими и не очень словами. Правда, козлу на это, судя по его увлекательным прыжкам, которые еще некоторое время продолжались, и довольной морде, было глубоко, искренне наплевать. Борис оторвался по полной программе. Впервые в своей жизни завидовал кому — то, кто умеет развлекаться круче, чем я.

Теперь же баба Зина, а она велела называть ее так, лечила своему страдающему от ран мужику испорченную рожу. Тот, пользуясь моментом, ухитрялся незаметно то и дело цеплять языком кончик тряпки, которую Зинаида Стефановна мочила в разбавленной самогонке, вследствие чего Егорыч постепенно становился все улыбчивее и довольно подмигивал мне здоровым глазом, оставшимся единственным девственно чистым местом на его лице, без следов укрощения Бориса.

— Я ж подумала, что ты — сын Клавки. Ветеринар. Она не местная сама. Приехала недавно и в магазин, значит, продавщицей устроилась. Угомонись, ирод! — Баба Зина, поняв, наконец, почему так быстро тряпка теряет влагу, выдернула кусок ткани изо рта деда, а потом шлепнула его ею же по лицу.

— Зинаида! Я пострадавший! Что ж ты за бессердечная стервь! — Матвей Егорыч пробовал возмущаться, ссылаясь на Гаагский суд по правам человека, но в итоге вообще остался ни с чем, лишившись и лечения, и заботы, и дармового самогона, хоть даже слегка разбавленного.

Бабка скомкала тряпку, затем в сердцах отшвырнула ее в сторону. Рядом тут же нарисовался ждущий своего звёздного часа Борис, который, наскакавшись по улице, пришел обратно во двор и теперь, судя по всему, хотел добавки. Он мгновенно ухватил оставшуюся без присмотра мокрую, воняющую самогоном ткань, а затем принялся ее пережевывать с блаженным выражением на морде.

— У-у-у-у… скотиняка, — Зинаида Стефановна замахнулась на довольного Борьку одной рукой, — Второй теперь исче появился! Мало было одного алкаша!

— Зинаида! — Матвей Егорыч оскорбился до глубины души, при этом прожигая рогатого конкурента гневным взглядом единственного глаза.