|
Мы играли в какую-то странную игру и смеялись... мне трудно объяснить, как именно. И ты на спор предложил мне произнести некое заклинание, а я не смогла, – очень необычная была фраза, я даже записала её, как только проснулась: «К восемнадцати годам бенедиктинцы научили меня говорить, так что кое-какие вещи мне всё-таки удалось усвоить». Дословно, клянусь! А я всё не могла это повторить, постоянно ошибалась, и чем больше ошибалась, тем сильнее мы смеялись, а чем сильнее мы смеялись, тем больше я ошибалась. В конце концов – просто чтобы тебе было понятно, как сильно мы смеялись, – ты и сам уже не мог это произнести. Потом в патио пришёл твой отец, как обычно немногословный, и мы попросили его произнести ту же фразу, а он попытался и сразу сбился. Не стоит и говорить, что мы оба тут же расхохотались, а через какое-то время и он тоже, потому что непрерывно пытался и непрерывно сбивался. Как он ни бился, ничего не получалось. Иногда выходило: «К восемнадцати годам францисканцы...» или «...они научились со мной говорить...» Похоже, в этой фразе и правда было что-то волшебное, поскольку мы буквально помирали со смеху. А потом я проснулась. В пересказе сон выходит дурацким, но клянусь, он вовсе таким не был. И мы друг друга ни капельки не стеснялись. И твоего отца тоже. Всё шло как по маслу. Но чего ты хочешь, это же был только сон.
Я встала, так до конца и не проснувшись, вышла на улицу, пошла на занятия (я занимаюсь гимнастикой) и вдруг увидела невероятное зрелище: солнце во время снегопада. Честное слово! Триумфальную арку заваливало огромными, тяжёлыми, мокрыми хлопьями, но чуть дальше небо было уже ясным и чистым, а вдалеке блестел на солнце шпиль Нотр-Дама. И это был уже не сон, это было наяву. Понимаю, бессвязное получилось письмо, ну и ладно. Я просто надеюсь, что ты перестал стесняться и создавать себе проблемы «на ровном месте». (Помнится, в последний раз мы виделись в том спортивном зале, лет сто назад. И оба стеснялись.) Вот почему мне так важно продолжать думать о тебе в такси и, если возможно, видеть во сне, как прошлой ночью. Помимо всего прочего, это означало бы, что я сплю. А то, знаешь, я уже устала от бессонницы и от того, другого парня, который время от времени предательски возникает у меня в голове. Обнимаю, если ты не против. Луиза
Последняя ночь невинности (1979)
К двадцати годам Марко Каррера и Дуччо Киллери стали потихоньку навещать казино за границей – в основном в Австрии и Югославии, – но долгие автомобильные поездки, которые Дуччо так скрупулёзно планировал, обычно заканчивались остановками в борделях и ресторанах, нагонявших на Марко тоску. Десять-двенадцать часов вдвоём с приятелем в его спортивном Fiat X1/9 и без того было непросто вынести, но Марко Каррера вдобавок считал, что к выездам нужно подходить более профессионально, сосредоточившись не на студенческом разгуле и проститутках, а исключительно на оптимизации результатов игры. В принципе, как уже упоминалось, дружеская привязанность, которую Неназываемый по-прежнему к нему испытывал, тяга к совместным эскападам и радость от совместного времяпровождения у Марко давно рассеялись: осталось лишь желание заявляться в казино в компании столь грозного компаньона – эксперта рулеточных систем, вдохновенного экстрасенса игры в кости, обладателя звериного инстинкта в блэкджеке. И вот однажды он взял дело в свои руки, объявив, что на сей раз, невзирая на аэрофобию Дуччо Киллери, их ожидает самолёт. На то, чтобы разобраться с неприязнью к железным птицам, ушло целых четыре вечера: пришлось воспользоваться – и это стало вершиной ораторского искусства Марко – теми же рациональными и антисуеверными аргументами, которые он противопоставлял страху приятелей перед Неназываемым. В конце концов загвоздку удалось преодолеть, и погожим майским днём друзья прибыли в аэропорт Пизы, запланировав провести долгие выходные в казино Любляны, куда уже съездили год назад на машине и довольно прилично выиграли. |
