|
T. Firenze, вместе занимались горными лыжами, пока Марко не бросил соревнования, и, несмотря на то что теперь учились в разных лицеях, продолжали общаться по причинам, со спортом не связанным, – в основном ради прослушивания американской музыки Западного побережья (Eagles, Crosby Stills Nash & Young, Poco, Grateful Dead), страсть к которой их и объединяла. Но главным образом, главным образом, их дружбу скрепляли азартные игры. Сказать по правде, жил ими только Дуччо; Марко ограничивался тем, что поддерживал увлечение друга и наслаждался вместе с ним ощущением безграничной свободы или даже, если можно так выразиться, освобождения, которое подобный поворот привнёс в их жизни. Дело в том, что ни один из них не принадлежал к семье, когда-либо, даже в доисторические времена, хотя бы краем задетой этим демоном: ни двоюродного деда, в пух и прах проигравшегося в баккара в салоне какого-нибудь фашистского аристократа, ни огромного состояния девятнадцатого века, в один миг ускользнувшего из рук прадеда, повредившегося умом после Великой войны. Игра была для них в новинку. Дуччо, к примеру, использовал её как кирку, при помощи которой хотел вырваться из золотой клетки (как тогда говорили), построенной вокруг него родителями, а перспектива промотать все их активы в игорных притонах и казино привлекала его как минимум не меньше, чем их самих – тот же процесс в магазинах одежды. И вообще, ему было пятнадцать, шестнадцать, семнадцать – что можно промотать в таком возрасте? Сколь бы щедрыми ни были родители Дуччо, еженедельно выделяя ему денег на карманные расходы (вдвое, плюс-минус, больше, чем у Марко), нельзя сказать, чтобы их щедрость могла проделать ощутимую дыру в семейном бюджете: в худшем случае, оказавшись на мели, он мог оставить в Mondo Disco, магазинчике грампластинок на виа деи Конти, снабжавшем их с Марко импортными записями, долговую расписку – и рассчитаться с этим долгом самостоятельно всего за пару недель, да так, что родители ничего не замечали.
Вот только в основном он побеждал. Он был хорош. В дружеском покере (тех невинных субботних посиделках, где можно выиграть от силы двадцать тысяч лир) ему не было равных, и потому, а отчасти и благодаря дурной славе, со временем превратившей Дуччо в Неназываемого, его вскоре попросту перестали пускать. Марко пускать не перестали, и какое-то время он продолжал садиться за стол, постоянно выигрывая, пока сам не бросил эту мелочёвку, чтобы последовать за другом на более профессиональную стезю. Поначалу это были лошади. Будучи несовершеннолетним, Дуччо Киллери не мог попасть ни в подпольные игорные притоны, ни в казино, но на ипподроме «Мулина» документов не спрашивали. К этому у Дуччо тоже оказался талант, причём не случайный, поскольку он уже не раз прогуливал уроки, чтобы поглядеть лошадей на разминке, и проводил всё утро на ипподроме в компании мучимых катаром стариков, знакомивших его с тайнами рысистого царства. А рядом с ним на этих бесценных утренних уроках, послеобеденных заездах в манеже или вечером на том же ипподроме, где Дуччо делал ставки на лошадей, которых успел посмотреть, или фаворитов экспрессов, о которых только слышал, всё чаще и чаще стал появляться Марко. И снова друзья выигрывали гораздо больше, чем проигрывали. Однако, в отличие от Марко, который всё же не оставлял ни прочих друзей, ни спорта, ни интереса к девушкам, а семью старался держать в неведении о своих делах – иными словами, не отказывался от возможного блестящего будущего, которое ему наперебой предсказывали, – Дуччо воспользовался азартными играми, чтобы окончательно порвать с участью сытого буржуа. И если поначалу его глубоко ранило внезапное открытие, что теперь он стал Неназываемым, то впоследствии он научился обращать этот факт в свою пользу. Да, бывшие друзья сторонились его как чумы, но он по-прежнему ежедневно виделся с ними в школе, а поскольку Флоренция – всё-таки не Лос-Анджелес, время от времени случайно встречал их на улице, в кино или в баре. |
