— О да, конешно, — ответил Боврик и вытащил из-под полы мерцавшую белым мрамором статуэтку греческого водоноса.

Оба поверенных расплылись в улыбках и выразили восторг.

Дело в том, что Боврик, верный своей натуре и поставленной перед собой задаче, неплохо подрабатывал, продавая на стороне кое-какие вещицы из Визипиттс-холла, — о чем Гектор в тот момент еще не знал. Разумеется, он брал только те из них, каких леди Мандибл вряд ли могла хватиться, — да к тому же их дом был так набит разнообразными безделушками, что отыскать ту или иную пропажу не было никакой возможности. Вдобавок леди Мандибл постоянно обновляла интерьеры и предпочитала оставлять на виду только парные предметы или составлявшие комплект, так что Боврик вовсю пользовался ее чудачествами, а не потворствовал им.

Ливланд упрятал статуэтку подальше, а Бэдлсмайр тем временем достал из буфета бутылку и три бокала.

— Пришлось также разбирать погреба Фитцбодли, — обронил он, — Там были кое-какие весьма редкие вина. Ухлопали на это уйму времени. Денег после оплаты счетов, между прочим, не осталось ни пенни, а сам Фитцбодли умер — от стыда, наверное.

— Ему лутше подошло бы имя Фитцбэдли, — сухо заметил Боврик, и, рассмеявшись, все трое пригубили «Шато уи дю пип» урожая пятьдесят шестого года.

Гектор только сжимал кулаки и безуспешно пытался подавить растущий в нем гнев. Доказательств у него теперь было предостаточно: цитрусовый запах, шутка насчет Фитцбэдли, повязка на глазу и форма носа. Последние сомнения отпали: Боврик де Вандолен был Гулливером Трупином, и никакие пижонские костюмы и фальшивые германские акценты не могли это скрыть. А в упаковочной клети наверняка находилось что-то, ранее также принадлежавшее его отцу, и этот факт разозлил Гектора еще больше. Когда троица осушила бокалы и стала обмениваться рукопожатиями, Гектор опять перелез через стену и выскочил на улицу одновременно с бароном, выплывшим из дверей с разрумянившимися щеками и чрезвычайно довольным видом. Кучер небрежно закинул упаковочную клеть на крышу экипажа, и барон раздраженно постучал тростью по мостовой.

— Осторожнее, дорогой мой! — воскликнул он с характерной для его собственной речи отрывистостью. — Там стекло.

Сколько ночей Гектор лежал без сна, представляя себе, как встретит Трупина, виновника всех несчастий отца, и гадая, что он при этом сделает. И вот Трупин был всего в нескольких футах от него. Гектор почувствовал, как со дна его желудка поднимается ярость, все окружающее растаяло как в тумане, он видел только одно: Боврика де Вандолена.

Гектор двинулся к барону. Казалось, ход времени замедлился. Он не знал, что собирается сделать, но непроизвольно стиснул кулаки и до боли сжал зубы.

Боврик, почувствовав присутствие Гектора, повернулся к нему. Он прищурил свой единственный глаз и презрительно скривился при виде наглого оборванца, осмелившегося приблизиться к нему. В тот момент, когда Гектор был уже совсем рядом с бароном, какой-то мотылек выпорхнул из экипажа и сел на рукав Боврика. Тот занес руку, чтобы прихлопнуть его.

— Не надо! — крикнул Гектор, остановившись. Барон опустил руку и взглянул на Гектора.

— В чем дело? — спросил он. — Это же просто моль какая-то. Что такого, если я убью ее?

Гектор тяжело дышал, лицо его горело. Гнев не улегся, но он вдруг понял, что время действовать еще не наступило.

— Это не моль, — ответил он как можно спокойнее. — Это бабочка. Thecla betulae.

— Бабочка? Но ведь почти зима уже.

— Наверное, она пряталась в карете, — сказал Гектор, осторожно пересадив бабочку на свою руку.

Боврик поморщился при прикосновении и с отвращением встряхнул рукав.