Когда началась война, Ерофеева отправили в отдел радиопрослушивания иностранных передач ТАСС, который готовил информационные вестники для руководителей страны. Служба находилась в подвале старого здания ТАСС на Тверском бульваре.

Летом 1942 года его вызвали к заместителю наркома иностранных дел Владимиру Деканозову. Тот сообщил о решении послать Ерофеева в Швецию, стажером в советскую миссию в Стокгольме.

Два месяца ушли у него на дорогу. Добирался долго, до Англии на британском корабле, до Швеции — на американском самолете. В Стокгольм Владимир Ерофеев прибыл только в начале ноября 1942 года.

Узнав, что он владеет французским языком (единственный в полпредстве), Александра Михайловна обрадовалась:

— Как удачно! Видите ли, я должна написать мемуары для одного издательства в Мексике на французском языке.

И несколько месяцев Коллонтай диктовала свои заметки Ерофееву.

— Это была приятная работа, — рассказывал мне Владимир Иванович. — Она останавливалась, что-то комментировала. Она произвела на меня сильнейшее впечатление. Я бы не сказал, что она была очень красива, но с большим шармом. Подкупали ее обходительные манеры. У нее были голубые глаза, и когда она их закатывала, казалось — ангел. На самом деле жесткая, требовательная — к себе и другим.

По мнению Ерофеева, она обладала всеми качествами прирожденного дипломата:

— Я все-таки потом десять лет был помощником у Молотова — по внешнеполитическим делам, я был переводчиком у Сталина и знал многих послов. Коллонтай была лучшей. У нас в послы приходили с партийной работы, не знали языков, не имели понятия о том, что такое дипломатия. Конечно, личность посла всегда накладывает отпечаток на посольство. Советское полпредство в Стокгольме было ее домом, где всё соответствовало ее вкусам и привычкам. Мы с Александровым работали с прессой и теснились в одной комнате, забитой газетами, на которых мы могли прилечь, чтобы отдохнуть. Но в апартаментах Александры Михайловны всё было устроено по этикету.

Прислугу она держала только шведскую — шофер, горничная, секретарь. Советским дипломатам это казалось странным. Но ее не устраивали отобранные управлением загранкадров проверенные товарищи, как правило, бездельники и неумехи. Многим запомнился завхоз стокгольмского полпредства, который каждому входящему предлагал рюмку водки — без ножки. Поставить ее на стол было невозможно, только выпить залпом… Влиять на отбор дипломатов (и тем более разведчиков) она не могла. Но хотя бы прислугу набирала сама.

«Новый шофер Эрнст Вистрём оказался именно таким шофером, какой нужен советскому полпреду для полноты престижа, — записала Коллонтай в дневнике. — Вышколенный, вежливый, приятная наружность, услужливый без назойливости, скуп на слова, но заботливо укутывает ноги пледом, молча забирает пакеты с покупками в магазинах и успевает широко распахнуть передо мною двери машины, одним словом, выказывает все нужные знаки уважения начальству…»

В полпредстве стены были увешаны фотографиями тех, с кем Александра Михайловна была связана, начиная с Ленина, Чичерина и Красина и заканчивая американским журналистом и поклонником революции Джоном Ридом и британским драматургом Бернардом Шоу. Повсюду стояли цветы, которые она обожала. Стены зала, где устраивались официальные приемы, украшали фарфоровые тарелки, подаренные ей рабочими завода, где они выпускались. На тарелках необычные для шведского высшего общества надписи, вроде «Кто не работает, тот не ест» или «Царству рабочих и крестьян не будет конца».