Президент Финляндии Урхо Кекконен писал впоследствии: «Искреннее стремление госпожи Коллонтай помочь Финляндии выйти из войны мы вспоминаем с большой благодарностью».

Группа финских политиков выдвинула кандидатуру Александры Михайловны Коллонтай на Нобелевскую премию мира в 1946 году. Премию ей не присудили, но сам факт признания ее заслуг имеет немалое значение.

Довольны были не только финны, но и сама Коллонтай. Однако тяжелые переговоры ей дорого обошлись: ее силы не были безграничны.

Принципиально важным было решение советского руководства не оккупировать Финляндию. В Москве считали, что ввод войск в уже прекратившую сопротивление страну вызовет негативную реакцию Соединенных Штатов, а мнением американцев тогда дорожили и не стали рисковать.

Уже после войны член политбюро Андрей Жданов, назначенный председателем Союзной контрольной комиссии в капитулировавшей Финляндии, с большим сожалением сказал члену югославского партийного руководства Миловану Джиласу:

— Мы сделали ошибку, что не оккупировали Финляндию. Теперь всё было бы уже кончено.

Сталин добавил:

— Да, это была ошибка, мы слишком оглядывались на американцев, а они бы и пальцем не пошевелили.

Может быть, Сталин и политбюро действительно опасались резкой реакции Соединенных Штатов, но, скорее, помнили, какое ожесточенное сопротивление оказали финские войска в «зимней войне»…

Так или иначе, отказ от оккупации заложил основы успешных послевоенных отношений двух стран. Уже когда Александра Михайловна Коллонтай, освобожденная от должности посла в Швеции, покинула Стокгольм, 6 апреля 1948 года, в Москве подписали Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи с Финляндией.

Финнам не нравился пункт о «взаимной помощи» в военных делах, но деваться им было некуда. Всё-таки Советский Союз признавал нейтралитет Хельсинки. А для советского руководства важнее всего было исключить соседнюю Финляндию из числа возможных членов Северо-Атлантического блока.

Глава седьмая

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Один из стокгольмских подчиненных полпреда переправил в Москву донос на Александру Михайловну Коллонтай. Первый заместитель наркома иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский, ознакомившись, переслал его Молотову.

«Донос был грязненький и мелочный: мало информирует своих сотрудников, окружила себя шведской обслугой, падка на лесть, поселила в здании миссии сына и невестку и т. п., — писал Андрей Михайлович Александров-Агентов, который работал в Стокгольме под ее началом. — Не поленившись прочитать эту бумагу, Молотов начертал на ней крупными буквами синим карандашом: «Надо о т. Коллонтай подумать. Кстати, почему ее сын с семьей находятся там?»

Обычно, по нормам того времени, такая резолюция должна был означать отзыв посла, «разбирательство» и… бог знает что дальше. Но вся штука в том, что грозная резолюция была наложена… 19 июня 1941 года. Через три дня началась война, и тут уж было не до разбирательств с доносом на Коллонтай. А потом у нее был инсульт, а потом… ее услуги вновь понадобились для организации вывода Финляндии из войны…

Но сама-то Коллонтай, конечно, хорошо знала об отношении к ней высшего советского руководства. Тем более что там, на месте, на Виллагатан, 17, оно имело свои довольно осязаемые материальные последствия: наше представительство было буквально наводнено работниками госбезопасности, действовавшими под разными «крышами», но имевшими задание не столько собирать нужную стране информацию о внешнем мире, сколько… следить за Коллонтай.

Я видел в архивах и другие, уже более «профессиональные» доносы на нее: куда поехала, с кем встречалась, почему не составила запись беседы и т.