Не ко времени пришедшиеся воспоминания о чистоте воды и ее прохладном блаженстве, которого он ныне лишен, делают неприятные ощущения в голове и желудке совершенно мучительными. Вместо того чтобы теперь лежать, остывая в прохладе тепидария, он вынужден по немыслимой жаре ехать на пытку, ибо иначе как пыткой вмененное им самому себе присутствие на гонках колесниц назвать нельзя.

Марк Тибериус не выдерживает и, крикнув рабам опустить паланкин, ступает на мостовую. До Большого цирка дойти быстрее, чем пережидать, пока проведут по улице этот бесконечный легион рабов. К тому же идти можно по теневой стороне, время от времени омывая лицо и делая глоток воды из фонтанчика.

Но не успевает он, перекинув через левое плечо и заткнув за пояс край тоги , сделать несколько шагов вверх по Этрусской улице, как из окна верхнего этажа соседней многоквартирной инсулы выплескивают помои. Волосы, край тоги и даже сандалии его мгновенно впитывают в себя зловоние протухших остатков рыбного соуса ливкамен и забродившего медового вина. К чудовищной боли в голове и спазмам в животе теперь добавляется еще и этот омерзительный запах.

Сколь законы ни принимай, все без толку! Всегда найдется тот, кто, пожалев один асс за пользование расположенной на другой стороне улицы общественной уборной, плеснет помои или выльет ночные горшки из окна. Куаторес виарум - работники, отвечающие за вывоз мусора, не успевают улицы от хлама и помоев прочищать. А уж какая вонь стоит в городе от пролившихся на мостовые ночных горшков – миазмы-то как уберешь?! От смрада можно избавиться только чистотой, обилием воды.

От смрада можно избавиться только водой…

Чуть пошатнувшись, человек жестом приказывает чуть отставшим от него рабам-носильщикам развернуться. Низкорослый – отчего переднюю часть паланкина перекашивает – крепко сложенный раб, приблизившись к нему, невольно морщится.

Даже раб не переносит прилипшей к нему вони, где уж свободным гражданам на ярусах Большого цирка эту вонь терпеть! Не суждено ему попасть сегодня на гонки колесниц! Не судьба. Судьба не пускает его сегодня в толпу. Судьба ведет его в иное место. Значит, он должен услышать знак судьбы.

– В термы! – вытирая краем тоги голову, приказывает Марк Тибериус Прим. Тогу эту теперь не отстирать, никакой валяльщик с такой грязью не справится, легче выбросить.

– Траяновы термы? – спрашивает низкорослый раб, отдавая команду остальным носильщикам поднять паланкин и водрузить его на плечи.

– Тита. Термы Тита. Ближе и спокойнее, – отвечает Марк Тибериус.

В окошко паланкина он бросает сестриций уличному торговцу и берет из его рук флакончик с благовониями. Поморщившись от резкого аромата – сегодня непереносимыми кажутся все запахи, – капает несколько капель на дурно пахнущую тогу и, снова поморщившись, безнадежно машет рукой. Кто знает, что лучше: задыхаться от вони или от благовоний?

В Титовых термах уже настал тот, любимый Марком Тибериусом час, когда женщины и дети покинули бани и рабы спешат навести порядок перед наступлением часа мужчин. Для всех двери терм в этот час закрыты. И только ему в силу былых заслуг доступ в термы всегда открыт. Его преемник уже спешит навстречу.

– Сальвете, домини! Здравствуйте! Не ждал сегодня! – суетится Луций Вер.

Элий Луций Вер, сменивший несколько лет назад на этом посту его, Марка Тибериуса Прима, стал неплохим смотрителем терм. Порядок у него почти идеальный. Чистота, благонравие – никаких доносов, что мужские и женские часы смешиваются, а благочестивые граждане моются вместе. Перебои с водой почти не случаются, и кражи одежды из раздевалок – аподитериев почти прекратились. Луций держит в аподитериях отдельного раба, при одном виде которого воровать расхочется.