По примеру доктора Либо Колет всегда охотно разыгрывала из себя святую.
Но Могра тем не менее подумал: не почувствует ли его хромая дочь с мужеподобной фигурой некоего злорадства, увидев, что он обездвижен и лишен способности говорить?
Страдал ли он от неодобрения, с которым она всегда к нему относилась?
Долгое время ему казалось, что да. Разве родители не обязаны любить своих детей, а дети родителей?
Ему не хочется ее видеть. Ему не хочется видеть никого, даже Бессона, который снова примется убеждать, будто все идет хорошо и он скоро снова станет нормальным человеком.
Когда Колет была маленькая, ей говорили то же самое. Перед операцией ей внушали, что она сможет ходить как все.
По коридору с громким разговором и топотом приближается вереница людей.
- Профессор совершает обход больных в зале, - сообщает м-ль Бланш.
Впереди идет Одуар - метрах в двух-трех от остальной группы, в которую входят его ассистенты, ученики и несколько студентов. Это напоминает какой-то ритуал или религиозную церемонию. Больные, должно быть, сидят на постелях, и вся группа переходит от одного к другому.
Несколько лет назад Бессон настоял, чтобы Могра поприсутствовал при таком же обходе, который он делал раз в три недели в больнице, где работал консультантом. Там большая часть пациентов лежали, кое-кто из них был уже при смерти. Бессон д'Аргуле был еще красивее и импозантнее, чем на официальном приеме: ослепительно белый халат, посеребренные сединой волосы, которые выгодно оттеняла белая шапочка.
Не было ли это похоже на какую-то жестокую игру? Безразличная рука одно за другим откидывала одеяло и открывала иссушенные лихорадочным жаром тела, уродливые, в струпьях, а профессор, словно с трибуны, делал замечания, которые торопливо записывали студенты.
Группа медленно двигалась от кровати к кровати, и за ней следили глаза, в некоторых из них не было ничего человеческого, один животный страх. Каждый ждал своей очереди, напряженно прислушивался, пытаясь уразуметь речи врача, который с таким же успехом мог бы произносить их по-латыни.
Но Бессон был человечен. Он знал по имени почти всех больных и обращался к ним с дружеской фамильярностью.
- А это мой старый друг, который сейчас засыплет меня вопросами.
Иногда он похлопывал кого-нибудь из больных по щеке или плечу, особенно если знал, что к его следующему приходу эта кровать освободится и на ней будет лежать уже другой.
Могра боится, понимая, что вся группа вот-вот нахлынет к нему в палату.
Его, наверное, выдает взгляд: м-ль Бланш, которая внимательно за ним наблюдает, спешит успокоить:
- Не бойтесь, профессор никогда не приводит учеников в отдельную палату.
Может, с ним будет один ассистент, и то вряд ли.
Если он сосчитал правильно, сегодня пятница. Могра отмечает это, как отмечает все, что узнает о жизни в больнице. Ему это нужно в основном как упражнение для ума.
- Он уже скоро, - объявляет сиделка, выглянув в коридор. - По пятницам (значит, он не ошибся!) обход длится недолго. Вот в среду - другое дело.
Могра отмечает в уме: среда.
Она поправляет волосы перед зеркалом, а так как оно висит над раковиной, слева от постели, задевает Могра своим халатом.
Профессор входит в палату один, а вся его свита куда-то устремляется по коридору, топоча, словно школьники, выходящие из класса. |