|
Родные Сьюзен были еще более уязвимы. При начале бракоразводного процесса полковник неминуемо потребует назад все деньги, данные взаймы ее отцу, что приведет семью к разорению. Таким образом, едва почувствовав вкус и близость свободы, Сьюзен обнаружила, что находится все в том же заточении, лишь усложнившемся психологически и ставшем оттого еще труднее переносимым. Сладость и пылкость их с Луисом объятий усилили ее отвращение к постельным трудам полковника. Она и раньше никогда не шла ему навстречу, оставаясь покорной, и только. Теперь же она стала противиться его домогательствам, а он в ответ брал ее силой, подавляя физически и морально, – сделать это было нетрудно, учитывая ее беззащитность. Луис неоднократно заявлял, что готов вытерпеть все, что ему уготовит полковничья месть, лишь бы Сьюзен согласилась уйти к нему, однако она не хотела причинять вред столь многим людям в порядке платы за такую ничтожную, в сущности, вещь, как свое личное счастье. Нельзя также забывать, что ее воспитывали в старой традиции, согласно которой покорность мужу была священным условием брачного контракта, и даже равнодушие и грубость полковника Резерфорда не избавляли ее от чувства, что в данном случае правда была на его стороне.
Луис, любивший Сьюзен не менее страстно и искренне, чем она его, все чаще впадал в отчаяние, не видя выхода из этого заколдованного круга. Что, в конце концов, он мог предпринять? Она запретила ему вступать в открытое противоборство с полковником, и Луис был не в силах пойти ей наперекор. Мысль о том, чтобы убрать полковника с дороги путем какой-нибудь хитрой комбинации, не раз приходила ему в голову, как и мысль о банальном убийстве. Однако он был недостаточно ловок и подл для реализации первого варианта и не обладал хладнокровной жестокостью, необходимой для осуществления второго. В свою очередь Сьюзен понимала, что, если она так и не решится разорвать постылые брачные узы, ей надо будет отказаться от Луиса. К последнему ее побуждала и мучительная боль, которая читалась на лице ее возлюбленного при каждом свидании, но у нее не хватало духу отказаться от того единственного, что привносило радость и утешение в ее тоскливый застенок. Она неоднократно говорила Луису, что им нужно расстаться, но уступала его мольбам и отказывалась от своего намерения. Разумеется, продолжать в том же духе, вновь и вновь откладывая окончательное решение вопроса, было безрассудством, но настоящая любовь, как известно, плохо дружит со здравым смыслом. Когда полковник в очередной раз покидал столицу, Луис, дождавшись одиннадцати часов вечера, взбирался на каменную ограду усадьбы с ее западной стороны. Со стены он дотягивался до нижней ветви громадного дерева и по ней перелезал на навес, покрывавший часть двора между оградой и домом. С противоположного края навеса он в прыжке доставал до мощных виноградных лоз, которыми была увита желтая стена дома, и по ним поднимался к окну спальни Сьюзен. Поскольку она всегда запирала на ночь дверь своей комнаты (кроме тех случаев, когда полковник загодя уведомлял ее о своем намерении посетить супружеское ложе), они с Луисом могли не опасаться, что до утра их потревожит кто-нибудь из прислуги. На рассвете любовник отправлялся в обратный путь, который осложняло то обстоятельство, что ветви дерева непосредственно под окном были слишком тонки и не выдержали бы его веса. Поэтому Луису приходилось спускаться по лозам до самой земли и пробираться к ограде через густой кустарник. Наибольшую опасность представлял участок двора между домом и зарослями, поскольку здесь надо было незаметно проскользнуть мимо черного хода, имея в качестве прикрытия лишь молодую пальму, совсем недавно посаженную рядом с крыльцом. Лестница, начинавшаяся сразу за дверью черного хода, вела на второй этаж, где в глубине коридора находилась комната экономки Марианы. Зачастую дверь была распахнута, ибо эта особа, страдая бессонницей, имела обыкновение среди ночи совершать моцион и по возвращении не всегда давала себе труд ее притворить. |
